Юрий Валин - Товарищ «Маузер». Братья по оружию из будущего

– Вита, кто варить будет? – дипломатично напомнил Прот. – Меня в монастыре куховарить не обучали.

Девочка, гневно зыркнув на Германа, с неохотой взялась за палку-поварешку.

Парни двигались между деревьев, лес на глазах темнел.

– Ого, как потянуло! – озабоченно пробормотал Пашка. – Аж дух сперло. Да что ж там такое, а, раз вы с Проткой так дергаетесь? Батальон навален, что ли?

– Двое здесь, один подальше. Да уж очень нехороши, – прошептал Герман.

– То-то я смотрю – лошади беспокоятся. Витке лучше не ходить?

– Это уж точно. Лучше мы без нее блевать будем.

Из-за ствола показалась тень. Парни вскинули винтовки, чуть не зацепив друг друга.

– Я думаю – какие олухи здесь болтаются, лясы точат? – злобно прошептала тень с весьма узнаваемыми интонациями. – Как пить дать, кто-нибудь из вас от меня дырку во лбу заработает. Я что приказывала?

– Надолго вы пропали, – прошептал Герман. – Вдруг планы изменились?

– Думаете, я золото выковыряла и деру дала? Да пропади пропадом это золото гнойное.

– Да вы что, Екатерина Георгиевна? С золотом успеется, – встрял Пашка. – Ужин почти готов. Слюноотделение началось.

– Какое, на хер, слюноотделение? – с тоской пробормотала Катя. – Я уже сама словно заживо гнию. Сейчас вывернет. Сроду столько на трупы не любовалась.

– Да, попахивает от вас, – озадаченно признал Пашка.

– Я те дам, «попахивает»! Сейчас раздену и одежду отниму, все равно завтра в лагере будешь загорать. Вот мразота гоблинская, а не раскопки. Вы хоть догадались воды принести? Я бы сейчас за горячий душ и шампунь все золото отдала, да еще и из своего жалованья приплатила…

Катя сидела, закутавшись в шинель. Кое-как выстиранную одежду развесили у костра. Кушала предводительница на редкость вяло, хотя грибной бульон вышел густым и ароматным.

– Да, господа гвардейцы, на этот раз я вляпалась. По самые уши. Даже глубже. Метра четыре копать придется. Это не считая верхнего уровня, с жильцом, – предводительница жалобно сморщилась. – Уж казалось бы, не жизнь у меня, а помойка. Так нет, дальше все грязнейше и грязнейше…

– Мы поможем, – неуверенно заверил Пашка.

– Обязательно. Диспозиция такая: с рассветом все рассасываетесь на исходные. Вита и Прот – вам эта сторона и лагерь. Патрулировать и охранять. Грибы – не отходя с поста. Павел – обойдешь лесом и патрулируешь с той стороны. К этой сраной поляне ни одна душа не должна незамеченной подойти. Я хочу спокойно работать. Герман Олегович – вам дозор непосредственно у места эксгумации. Ну и техническая помощь в случае необходимости.

– Если конкретнее? – осведомился Герман.

– Если я подорвусь, а лопата уцелеет, подойдешь и прикопаешь то, что от меня останется, – весьма свирепо пояснила командирша. – Еще вопросы будут?

– Виноват, – Пашка поерзал. – Два вопросика, Екатерина Георгиевна. Що такое эксгумация? И почему непременно Герман с вами остается? Я, не в обиду господину прапорщику будет сказано, с лопатой получше знаком. Опять же мышечная масса…

– Ты свою мышечную массу применишь, если я благополучно до золота докопаюсь. Натаскаешься, будь здоров. Так что потерпи. А что такое эксгумация, ты меня лучше не спрашивай. Всё, я в бричку спать пошла. Потом как-нибудь экипаж отскребете от ароматов.

Герман сидел за указанным деревом. Обозревал опушку, иногда поднимал бинокль и поглядывал на согнутую фигуру командирши. Катя уже часа три ковырялась у могилы, преимущественно не поднимаясь с четверенек. Что она конкретно делает и как выдерживает – прапорщик понять и не пытался. Даже до его сосны иной раз долетала такая волна смрада, что Герман не выдерживал и прятал нос в ворот шинели. День выдался пасмурный, но дождя пока не было. Страшно подумать, если бы пекло солнце.

Два раза Катя подходила – нижняя часть лица закрыта косынкой, глаза отстраненные, сосредоточенные. На руках изящные темные шелковые перчатки, извлеченные из того же бездонного саквояжа (Витка как увидела, так рот и открыла). Еще на командирше была повязана, на манер рабочего фартука, тряпка из распоротой темной юбки. Катя пила воду из бутылки, но беседовать желания не изъявляла. Прапорщик ее понимал – несло от девушки изрядно, да и лицо у командирши было бледнее бумаги. Екатерина Георгиевна возвращалась к могиле. Герман оставался разглядывать опушку и слушать трели игнорирующих смрад зябликов.

Когда Катя подошла в третий раз, ее ощутимо пошатывало. Плюхнулась на влажную хвою, привалилась спиной к дереву. Герман постарался не отшатнуться.