Игорь Чужин - Уйти, чтобы не вернуться

К моему удивлению, европейцы оказались настоящими свиньями не только в моральном, но и в гигиеническом плане. Даже от зажиточных горожан воняло как из помойки, а от разодетых в кружева и бархат дам попахивало протухшей селедкой, хотя, чтобы заглушить вонь, они обильно поливали себя духами. Может, для пятнадцатого века запах тухлой селедки с отдушкой из настойки боярышника последний писк моды, но у меня такое сочетание ароматов полностью отбило желание общаться с рижскими красотками.

Мало того, по напудренным парикам местных модников и модниц толпами скакали блохи, а вши и вовсе протоптали целые автострады! Видимо, культурные европейцы даже не подозревали о том, что нужно хотя бы изредка мыться. Неудивительно, что чума в средневековой Европе выкашивала целые страны, при таком отношении к личной гигиене от одной только грязи сгниешь заживо!

Михаила Жигаря тоже воротило от всепроникающей вони и поголовной вшивости местной элиты, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Хуже всего оказалось то, что в европейской Риге не оказалось ни одной бани, так как истинный католик моется всего два раза в жизни – при крещении и перед собственными похоронами. И эти вонючие и немытые дикари называют русских варварами?

Не знаю, нахватался ли я блох и вшей от «общечеловеков» во время своей экскурсии по Европам или просто начался нервный зуд, но еще трое суток после посещения Риги у меня чесалось все тело. Чтобы избавиться от неприятных ощущений, я, стуча зубами от холода, трижды выстирал одежду в морской воде. Зуд прекратился.

Однако постирушка под дождем не прошла без последствий, меня просквозило на холодном ветру, и я заболел. По этой причине в Данциге [34]я в город не пошел, а отлеживался на корабле с температурой. К счастью, народные средства, которыми лечил мою простуду Мефодий Расстрига, довольно быстро поставили меня на ноги, и я снова занял место за штурвалом корабля.

В полдень 26 июня 1463 года наш караван наконец вошел в порт Любека, и на этом первый этап путешествия в Европу закончился. В столице Ганзейского союза мне, несмотря на стойкую аллергию на европейские красоты и достопримечательности, все-таки пришлось сопровождать Жигаря и Ушкуйника на переговоры с купцами. Обязанности охранника с меня никто не снимал, а Жигарь должен был получить за пушнину большую сумму наличности, и его запросто могли ограбить по дороге в порт.

Любек внешне мало отличался от Риги – те же кривые узкие улочки между обшарпанными двухэтажными домиками, толпы народа бомжеватого вида и кучи мусора в переулках. Правда, грязи на центральных улицах было поменьше, чем в Риге, да и народ слегка приветливее, а так те же щи, только погуще.

Коммерческие переговоры с ганзейскими купцами в основном велись в тавернах, так как европейцы редко пускали в свой дом посторонних, а конторы имелись далеко не у всех. Торговые контрагенты Жигаря как на подбор оказались довольно темными личностями, поскольку крупные торговые дома находились в ценовом сговоре и справедливой цены за новгородскую пушнину не давали, вот и пришлось договариваться с дельцами черного рынка. Михаилу и самому не очень нравился такой способ получения дополнительной прибыли, но кто не рискует, тот не пьет шампанского! Увы, но если не иметь надежного выхода на черный рынок пушнины, то торговать в Любеке невыгодно, поэтому русские купцы предпочитали продавать пушнину в Новгороде, а не возить товар в Ганзу.

Мне довелось посетить несколько таверн и рестораций, но я оказался не в восторге от предложенного нам сервиса, хотя эти заведения считались приличными. Цены в тавернах были значительно выше новгородских, однако грязи в заведениях тоже оказалось в разы больше. Особенно меня убивало то обстоятельство, что посуду в Европе практически не мыли, а зачастую просто давали вылизывать собакам, после чего кормили из нее следующего клиента. Видимо, слово «тошниловка» пришло в Россию из просвещенной Европы, потому что по-другому назвать местный общепит язык не поворачивался. Даже мой луженый желудок не мог перенести европейского сервиса, поэтому я питался на «Чуде-юде» тем, что готовили мои гвардейцы.

Расторговаться нам удалось всего за три дня, причем весьма удачно. Никифор Ушкуйник и сотник Никифор Сторожевский договорились с ганзейцами о выгодном бартере, обменяв пушнину на сукно, парусину свейский железный уклад и краску для тканей. Три новгородские лодии позволяли взять на борт до полутора сотен тонн груза, а потому обмен товара на товар увеличивал прибыль почти на треть. Увы, но грузоподъемность моего тримарана была всего около пяти тонн, поэтому мы закупили только бочку пороха и две бочки селитры, а за остальную пушнину с нами расплатились серебром и какими-то специями.