Виктор Поротников - Легионер из будущего. Перейти Рубикон!

Судя по тому, что собеседники Цицерона переглянулись между собой с многозначительнымими ухмылками, им был вполне понятен намек Цицерона. Однако мне, ставшему невольным свидетелем этого разговора, было непонятно, как Катон сможет воспрепятствовать воле народных трибунов.

Сенаторы направились в курию, продолжая на ходу обсуждать повестку дня сегодняшнего заседания сената. Гай Меммий, охая, тащился в самом хвосте, опираясь на меня и Тита Дециана. Ликторы позволили мне и Титу Дециану войти в здание сената, видя, что Гай Меммий не может передвигаться без нашей помощи.

Таким образом, мне посчастливилось оказаться на собрании древнеримских сенаторов и узреть многих знаменитых граждан Рима, объятых враждой друг к другу в связи с противостоянием Цезаря и Помпея.

Едва сенаторы расселись по своим местам, как принцепс сената громко объявил:

– Слово для выступления предоставляется Марку Порцию Катону.

Сенатор Катон, считавшийся самым честным и неподкупным гражданином Рима, не спеша сошел на площадку для ораторов и встал там, куда проливался солнечный свет из отверстия в крыше. В это отверстие выходил дым от факелов, которыми освещался зал заседаний по вечерам и в пасмурные дни, а также ароматный дымок благовоний, которые сжигались здесь же на алтаре, как бескровная жертва богам.

Находясь на верхней галерее вместе с Титом Децианом, я имел возможность как следует рассмотреть Катона.

Катон был среднего роста и весьма пропорционального сложения, он был мускулист и сухощав, как борец или бегун. На вид ему было чуть больше сорока лет. Голова Катона была острижена очень коротко, и это смотрелось несколько вызывающе, поскольку среди сенаторов не было ни одного с такой короткой стрижкой, не считая совершенно лысых старцев. К тому же Катон был облачен в очень старомодную тогу темно-серого цвета, в таком одеянии ходили прапрадеды нынешних патрициев. Ныне римская знать одевалась и носила прически, подражая грекам и азиатам. Катону это не нравилось, ибо он всегда и во всем стремился к патриархальной скромности и простоте.

Гладко выбритое лицо Катона можно было бы назвать красивым и привлекательным, если бы не его густые низкие брови, нависшие над глубоко посаженными глазами, немного перекошенный рот с тонкими губами и привычка смотреть исподлобья.

Начав говорить, Катон сразу заявил, что он не оратор, а скорее философ. Мол, он избрал философию своим основным занятием, а красноречие для него – всего лишь орудие, потребное ему на государственном поприще. В занятиях философией, по словам Катона, можно отыскать ответы на многие трудные вопросы. Например, почему развратные негодяи, пройдохи и тупицы скорее добиваются высот власти, нежели люди честные и порядочные. При этих словах Катон пристально посмотрел в сторону Куриона и Марка Антония, которые заерзали на своих сиденьях под тяжелым взглядом честнейшего из римлян.

Далее Катон принялся обличать нынешние римские нравы, возмущаясь тем, что сводники и блудницы купаются в золоте, а городские и сельские труженики в поте лица кое-как сводят концы с концами. Рим переполнен безработными плебеями, которым негде приложить свои руки, поскольку на всех работах заняты рабы. Римский плебс живет подачками богатеев, вроде Цезаря, радуется зрелищам в цирке, которые организуются и оплачиваются теми гражданами, кто рвется во власть и заискивает перед народом. Денежные отношения и материальная выгода напрочь уничтожили моральные принципы наших отцов и дедов, с горечью молвил Катон.

«Республика наша стара и немощна, по всему видать, жить ей осталось недолго! – Катон указал рукой на север. – Главный могильщик нашей Республики ныне пребывает в Галлии, но у этого человека в Риме повсюду имеются глаза и уши. Негодяи во все времена и во всех странах быстро сплачиваются вместе, желая оттеснить от власти честных людей. В Риме всегда хватало негодяев всех мастей, но в нынешние времена их стало что-то слишком много! То ли это кара богов, то ли какое-то ужасное поветрие поразило наше отечество!»

Катон вновь повернулся к тем рядам, где сидели сенаторы-цезарианцы и народные трибуны во главе с Курионом и Марком Антонием.

Я обратил внимание, что на возвышении возле площадки для ораторов сегодня вместо одного Помпея горделиво восседают в креслах два патриция с надменно-суровыми лицами, в сенаторских тогах, с позолоченными жезлами в руках. Я сразу сообразил, что это консулы, которые по какой-то причине отсутствовали на вчерашнем заседании. Я шепотом спросил у сидящего рядом со мной Тита Дециана имена этих консулов. И услышал в ответ, что консулов зовут Гай Клавдий Марцелл и Луций Эмилий Павел. «Марцелл является ярым противником Цезаря, – добавил при этом Тит Дециан, – а Эмилий Павел, наоборот, горой стоит за Цезаря, который исправно оплачивает его долги!»