Виктор Поротников - Гладиатор из будущего. Рим должен быть разрушен!

– К Серторию могу поехать я, благо мы с ним земляки, – без колебаний заявил Гай Каниций. – Квинт Серторий родом из сабинского города Нурсия, как и я. Уверен, мне удастся столковаться с Серторием. Я смогу расположить его к Спартаку. Рано или поздно Серторий разобьет Помпея, и тогда ему останется только идти на Рим, чтобы отменить все сулланские законы и вернуть Республику квиритов в лоно прежней дедовской демократии. Вот тогда-то Серторию и пригодится Спартак и его отряды.

– А кто поедет к Митридату? – Я взглянул на своего собеседника, догадываясь в душе, что у него уже имеется кандидат на это дело.

– К Митридату следует послать Эмилия Варина, – ответил Гай Каниций. – Он смел и неглуп, умеет плавать и ездить верхом, свободно говорит по-гречески. Я уже разговаривал с ним на эту тему. Эмилий Варин дал свое согласие стать посланцем от Спартака к понтийскому царю. Остается только убедить самого Спартака в выгоде для него иметь союзниками Митридата и Сертория.

– Но ведь для поездки в Испанию и Азию нужны корабли, где их взять? – заметил я, пробуя вино в своей чаше.

– Об этом я уже позаботился, – угощаясь солеными оливками, промолвил Гай Каниций. – У Хрисанфа есть старший брат, владеющий добротным торговым судном. Его зовут Феокл. За приличное вознаграждение Феокл готов доставить меня в Испанию на своем корабле, благо путь туда ему известен. Для путешествия в Азию я подыскал другое судно. Один местный купец имеет торговые дела в Эфесе и Милете, он-то и отвезет в Азию нашего гонца.

– А ты зря время не теряешь, приятель, – усмехнулся я. – Все уже продумал, все предусмотрел. С такой хваткой ты далеко пойдешь!

– Мой жизненный успех будет зависеть от победы Спартака над Римом, поэтому я делаю все, чтобы эта победа случилась, – с серьезным лицом произнес Гай Каниций. – Если тебе не удастся убедить Спартака заключить союз с Серторием и Митридатом, тогда постарайся убедить в этом Крикса.

«Ну, этот неугомонный забияка согласится заключить союз хоть с самим Аидом, лишь бы разбить ненавистных римлян в пух и прах!» – подумал я.

Влажный южный ветер разносил по всему предместью, утопавшему в садах, запах свежей молодой листвы лавровых и мастиковых деревьев. На фоне багрово-красного закатного неба мрачно темнели вершины невысоких гор, подступавших к Метапонту с северо-запада. Уже умолкли птицы. На соседних виллах окна, занавешенные тонкой тканью, озарились рыжеватым светом масляных ламп.

Я прогуливался по крытой террасе на втором этаже усадьбы, любуясь закатом и вслушиваясь в песню, которую пели печально-возвышенными голосами две девушки, скрытые от меня высокими кипарисами, растущими в переулке. Там, за кипарисовой аллеей и невысоким каменным забором, стояла вилла какого-то местного богача-грека, который не только не убоялся воинства восставших рабов, занявшего Метапонт, но даже сумел подружиться со многими вождями восставших.

Этого знатного грека звали Ктесиох. У него имелось двое совсем юных сыновей и две дочери на выданье. Дочери Ктесиоха частенько пели и музицировали на арфах, сидя на скамье в тенистом саду. Чаще всего это случалось по вечерам, как сегодня.

Песня, которую исполняли две юные гречанки, своим мотивом напомнила мне одну из песен группы «Скорпионе» – «Ветер перемен». Сходство было, конечно, очень небольшое, но и этого хватило для того, чтобы меня вдруг захлестнула волна грустной ностальгии по тем временам, когда я был аспирантом истфака Московского университета, жил на съемной квартире вдвоем с любимой женщиной, писал диссертацию, пытался зарабатывать деньги своим умом и строить свое счастье. Все это рухнуло и исчезло совершенно непонятным мистическим образом после моей встречи с группой итальянских археологов, оказавшихся на деле никакими не археологами, а скорее шайкой авантюристов. Владея устройством, похожим на машину времени, эти лжеитальянцы забросили меня в глубь веков, в эпоху Древнего Рима. Подобно щепке, угодившей в бурный водоворот, я сначала очутился в гладиаторской школе в Капуе, где сдружился со Спартаком и Криксом, а когда эти двое подняли в школе мятеж, то я без раздумий пошел за ними вместе с двумя сотнями отчаянных храбрецов. С первого дня восстания находясь рядом со Спартаком, участвуя в сражениях с отрядами римских легионеров, я не переставал думать о том, чем же в конце концов закончится этот эксперимент со мной, если это вообще можно назвать экспериментом. Какой во всем этом смысл?