Анатолий Дроздов - Хозяин дракона

– Дулю не хочешь? – смеется Брага. – Ее Ивану привезли. Стоит ему пожелать, так и в бане покажут – лишь бы взял!

– Я бы тоже поглядел! – ухмыляется Яр. – И погладил…

Ватага ржет. Я не мешаю: пусть зубоскалят. Неудобно лишь перед Оляной. Ей не след слышать эти жеребячьи разговоры, но сестренка сидит в уголке и не уходит. Только на лице проступают красные пятна.

…Заключительный пир, в этот раз пригласили боярышень. Каждая подносит мне чару – обычай. Чару полагается испить до дна, одарить девицу, после чего поцеловать. Бросаю на подносы золотые перстни – господи, как жалко перстней, на каждый меч можно купить, – собрание отвечает одобрительным ревом. Девицы в ответ робко чмокают, а вот черненькая прямо впивается. Кто, интересно, обучил? Сама догадалась или посоветовали? У нее последняя возможность…

Бояре отбывают. Мы двинемся через два дня – это условие договора: бояре везут князя в Галич, не наоборот. Ладно… Проводив гостей, иду в баню, парюсь до изнеможения, выгоняя из тела медовую дурь, и заваливаюсь спать. Блаженство…

Просыпаюсь от скрежета металла. Прислушиваюсь. Скрежет идет от дверей. Кто-то через дверную щель ножом пытается сдвинуть засов, и, судя по звукам, у него это получается. Вот псы боярские! Не получилось уговорить, так подослали убийц? Хотите поклониться Володьку моей головой?

Соскальзываю с ложа, меховое одеяло оставляю в виде спящего человека. Сегодня полная луна, свет льется в маленькие окошки, но подмену не разглядеть. Посмотрим, кого прислали бояре. Как стража проглядела? У ложницы она не стоит – незачем, только у хором. Чужого не впустит, значит, кто-то из своих. Подкупили? Плохо…

Отступаю к стене, осторожно тяну меч из ножен. Бить буду рукоятью в затылок. Пока очнется, свяжу поясом. После чего – на дыбу, и пятки прижечь – все расскажет. Но, если убийца не один, придется мечом колоть…

Засов поддался. Дверь приоткрывается, внутрь скользит тень. Дверь снова запирают, слышен скрип засова в проушинах. Убийца один, и он сторожится. Вот и славно! Босые ноги шлепают по полу… Он еще и разулся?

– Некрас?

Шепот, голос знакомый. Не хворать бы тебе, сестричка! За каким чертом?

Оляна подходит к ложу, кладет нож на лавку, осторожно трогает взбитое одеяло. Сюрприз!

– Некрас?

Аккуратно прислоняю меч к стене и выступаю, как призрак. Оляна испуганно ойкает.

– Я это, не волнуйся. Постучать не могла? Зачем ножом?

– Боялась, люди проснутся.

– До утра подождать нельзя?

– Нет!

Она делает шаг и внезапно повисает у меня на шее, обнимая руками и ногами. Теплые губы неумело тычутся мне в лицо.

– Некрасе! Любый!

От неожиданности я теряюсь. А она все целует – неумело, но горячо.

– Оляна!..

– Им можно, а мне нельзя? – бормочет она, не разжимая рук.

На ней только рубаха, да и я не в броне. Не устою… С усилием, но расцепляю ее руки. Ставлю на пол.

– Гребуешь? – Голос ее дрожит. – Потому как не боярышня?

– Оляночка… – Я не хочу ее обижать. – Нам этого нельзя.

– Почему?

– Ты мне сестра.

– Названая! – не соглашается она. – Это ничего не значит!

Вот ведь…

– Ты еще маленькая.

– Как смока растить, так большая! Мне шестнадцатый год!

Шестнадцатый – не двадцатый… Оляна права: здесь выдают замуж в пятнадцать, а в шестнадцать рожают детей. А то и раньше… В этом времени люди живут мало, детей нужно успеть вырастить. Я здесь давно, но все не привыкну…

– Не люба тебе, да? – всхлипывает она.

Люба, Оляночка, люба! Как девочка Юля в навсегда исчезнувшей для меня Москве. Только я уже не тот мальчик. У меня мохнатое лицо и повадки наемника, привыкшего к пиву и доступным вдовам. Тебе нужен мальчик: юный и чистый. И чтоб у вас обоих это было впервые… Ты этого не понимаешь, Малыга объяснит. Я с ним поговорю…

Обнимаю ее, глажу по русой головке. Она тычется мокрым лицом мне в шею.

– Оляночка, девочка моя хорошая, я тебя очень люблю. Тебя и Оляту. Вы мне оба – самые родные. Только нам этого нельзя. Пойми это и не обижайся! Давай поговорим утром? Спать хочется! Згода?

Утро вечера мудренее: поутру они проснулись и поняли, что погорячились…

– Згода! – соглашается она и ныряет под одеяло. Ерзает, устраиваясь удобнее. Что теперь? Силой тащить из горницы? А если закричит? Людей в хоромах как в муравейнике, мигом набегут. Что им скажу? Вздумал Иван отроковицу насиловать? Мигом по княжеству разнесут, люди отшатнутся. Они сейчас каждый вздох мой ловят. Георгий в своем поучении писал: в первые дни избегай малейшей ошибки! Ибо доброе забудут, а о злом память останется. Нельзя нам, никак нельзя! Пусть спит здесь! Ложе у меня широкое, здесь и трое поместятся.