Владислав Морозов - Принуждение к войне. Победа будет за нами!

А главная проблема была в том, что никто из тех, кто искал самолет, не знал о второй и на самом деле главной задаче того перелета. Все документы чрезмерно засекретили, а большинство свидетелей и участников вскоре так или иначе перестали существовать. Причем Я. Алкснис и все ответственные за акцию люди в высоких званиях из НКВД умерли не своей смертью менее чем через год. В 1941-м о главной цели перелета Н-209 знало от силы человек десять, а в 1960-1970-е – человек пять-шесть, включая и самого конструктора Болховитинова. В XXI веке последним, кто об этом помнил, вероятно, остался старикан Кинёв. Хотя, конечно, многие о чем-то таком догадывались, ибо были в этой истории некие странности. Так, матери того фотогеничного летчика-героя, жившей не где нибудь, а в панской Польше, правительство СССР положило ежемесячную пенсию в 900 злотых, а в 1939-м выдало единовременно крупную сумму, которой хватило на покупку дома. Похоронили старушку, умершую, кстати, уже после прихода в Польшу советских войск, тоже за счет казны СССР. Да и других родственников пропавшего героя в СССР не забывали. Так, словно он погиб в бою, а не сгинул безвестно над арктическими льдами. Много ли было в нашей истории подобных примеров? Хотя чего стоили догадки, если правду уже, вероятно, не узнает никто…

Улетевшие за горизонт-3. И снова та же дача на Карельском перешейке. Июль. Время уже ближе к полуночи

За окном уже стемнело, и над вершинами сосен зажглись звезды, не очень типичные для здешнего, обычно туманного или пасмурного неба. Однако сегодня эти звезды светили как-то неласково. Возможно, все портил телевизор. На сей раз он демонстрировал некую старую «фильму про войну», где два вихрастых советских офицера с погонами майора и полковника, угрюмо уткнувшись мужественными лицами в карту, спорили о том, куда немцы перебрасывают механизированные части – на Береговое или на Рубановку? Я нашел пульт и переключил канал. На экране возник какой-то седоватый лженемецкий генерал с чухонской рожей, спрашивавший у прилизанного, востроносого офицерика в мундире не по размеру о том, где большевики будут наносить главный удар – на Пырлицу или на Бутешты? Я плюнул и переключился еще раз. На этот раз в телевизоре объявился какой-то мордастый полковник РККА с четырьмя шпалами на петлицах шинели, в полумраке что-то орущий в трубку полевого телефона. Орал полковник на тему – что ты там уперся в это Рождествено, жми на Снигири! Ночь отдавала каким-то сплошным, милитарно-географическим безумием. Хотя чего с нашего телевидения взять? Все фильмы о войне или старые, или гнусные, а иногда и то, и другое в одном флаконе. Зачастую приходится выбирать между какой-нибудь «Сволочью из Штрафбата», в которой зэки и девушки легкого поведения в сто первый раз успешно и из чистого патриотизма воюют с гитлеровцами, и поделками позднесоветского агитпропа вроде «Фронта за линией фронта». Фильмом «по документальному роману» Семена Цвигуна, брежневского свояка, который всю войну реально прослужил в особистах и даже ни разу не выстрелил по немцам.

Я переключился еще раз – «ЕвроНьюс» опять показывал Ближний Восток с разрушенными домами, перебегающими улицы солдатами, горелыми танками и черными вертолетами над белыми минаретами в ослепительно-синем знойном небе. На еще одном канале, в отечественных ночных новостях, возникло очень государственное лицо, уныло и в который уже раз заговорившее о «взвешенной позиции и учете мнений всех сторон в нашем внешнеполитическом курсе». Ох, и далеко же заведут нас эти честные глаза на телеэкране! Дальше, чем мы себе можем представить. И ведь обладатели честных глаз потом смогут устроить себе новую жизнь хоть в Рио, хоть в Торонто, хоть в Сиднее или Йоханнесбурге – с их-то банковскими счетами это не проблема. И совершенно понятно, к чему все в конечном итоге придет. Все очень знакомо – особенно памятливые еще вспоминают 1941 год. Только теперь в запасе у нас нет ни «успешного кризис-менеджера» в лице уже упомянутого генералиссимуса, ни 26 миллионов трупов, которыми можно прикрыть державное раздолбайство. Хотя, как говорил незабвенный поручик Ржевский – коли тонуть, не все ль равно, в песке иль камнях дно?

Веник наконец перестал ковыряться в шкафах и вернулся к столу с парой очередных альбомов. Разговор продолжался.

– Историями про «четвертый рейх» ты, паря, по жизни небось и близко не интересовался? – спросил он меня, садясь в кресло.