Алексей Махров - Спасибо деду за Победу! Это и моя война

– Ольга Гавриловна, дорогая! Не до уточки сейчас! Мне нужно срочно сообщить командованию о… У вас в госпитале особист есть?

– Есть, как не быть! – почему-то улыбнулась медсестра. – Александр Дмитриевич, серьезный мужчина!

– Гавриловна! Позови его! Срочно! Дело жизни и смерти!

– Так сейчас… – кинулась было к двери медсестра, но почти сразу прекратила суетиться и вернулась к моей койке. – Я тебе пока утку-то поставлю! А то его, может, и на месте нет. Пока найду, да пока он к тебе придет…

Вот ведь… Смиряюсь с неизбежным – бесполезно спорить с профессионалом.

Сотрудник Особого отдела появляется в сопровождении Гавриловны минут через десять. Мне сразу становится понятна улыбка медсестры – «серьезный мужчина» Александр Дмитриевич возмутительно молод, что совершенно не соответствовует занимаемой должности. К тому же молодой человек был худым, сутулым и носил большие круглые очки в железной оправе.

– Младший политрук Курицын [78], – представился юноша дребезжащим фальцетом.

– Игорь Глейман, – ответил я, внимательно разглядывая особиста. И не поймешь – повезло мне, что контрразведкой при госпитале занимается такой кадр, или наоборот.

– Глейман… ага… – буркнул себе под нос особист, и начал ковыряться в полевой сумке. Делал он это как-то нарочито неловко, доставая из планшета разнообразные предметы вроде карандашей и блокнотов и роняя все это добро на пол. Ронял, поднимал, запихивал назад в сумку, в общем, вел себя странновато. Наконец он извлек из недр комсомольский билет, раскрыл его и принялся молча изучать, периодически бросая на меня оценивающие взгляды и грозно, как ему казалось, хмуря бровки. Из чего я заключил – билет мой, и особист сверяет фотографию с оригиналом. Только делает это чересчур долго. Игра в переглядки продолжалась минуты три. Я терпеливо ждал.

В конце концов политруку это надоело, и он продолжил диалог.

– Назовите свое полное имя и дату рождения!

– Игорь Петрович Глейман. Пятнадцатое ноября тысяча девятьсот двадцать четвертого года. Место рождения – столица нашей Родины город Москва, роддом номер три имени Надежды Константиновны Крупской. Мать – Надежда Васильевна Глейман, в девичестве Петрова. Отец – Петр Дмитриевич Глейман, кадровый командир Рабоче-крестьянской Красной Армии, подполковник. Вы, Александр Дмитриевич, долго еще будете дурака валять? – не выдержал я.

– Что… что вы сказали? – оторопел юноша.

– Я спросил: долго ли вы еще намерены преступно тратить время, которого и без того осталось крайне мало, на малопродуктивные разговоры? – чувствую, что начинаю заводиться, и знаю, что это может выйти боком, но ничего с собой поделать не могу. – Вот прямо сейчас, в лесу, в пятидесяти километрах от города, погибают от ран несколько десятков детей старшего комсостава. И если вы продолжите свою игру в шпионов, то их смерть будет на вашей совести!

– А-а-а… – выдавил из себя «грозный контрразведчик».

С пареньком явно так никто не разговаривал, и он никак не мог перестроиться на новый лад. Буксовал на месте, хлопая глазами и раскрывая рот. Пришлось наносить добивающий удар…

– Ну, раз вы, Александр Дмитриевич, не в состоянии понять сказанных вам слов, то, пожалуйста, вызовите кого-нибудь постарше вас. И званием и… возрастом!

Все – этого удара юноша не перенес. Захлопнув рот, он вскочил с табуретки и торопливо, выронив по пути планшет, бросился вон из палаты.

Не слишком ли я круто взял? Вот сейчас он вернется с парочкой волкодавов… Или, учитывая мое «цветущее» физическое состояние, распорядится выставить у дверей пост.

Однако вернулся Курицын один. И довольно быстро – не прошло и пятнадцати минут.

– Простите, Игорь… э-э-э… Петрович, мне нужно было позвонить! – сказал особист. – Не скрою – насчет вас. В общем, вашу личность подтвердили… Пожалуйста, расскажите, что случилось с эшелоном, на котором вас эвакуировали?

Ого! Ему и про эшелон уже доложили! Хорошо работают, черти!

Я вкратце, без подробностей, изложил произошедшее с нами за три дня. На всякий случай опустил знакомство с Павленко и группой осназа. И про мою личную войну тоже докладывать не стал. Получилось совсем коротко: ехали в поезде, его разбомбили, потом приехали немцы и всех убили, спастись удалось только небольшой группе.

Курицын кивал, что-то записывал в блокнот, а когда я закончил говорить, начал задавать уточняющие вопросы. Типа: сколько вагонов было в эшелоне, скольким удалось уцелеть первоначально, сколько осталось после атаки танкистов, сколько было танков, сколько броневиков…