Борис Царегородцев - Арктический удар

– И когда думаете ударить?

– Где-то в конце января, когда к немцам вплотную приблизится песец под Сталинградом.

– Кто будет приходить?

– Да это такое выражение, созвучное, наверное, понимаете, с каким словом.

Сталин и Берия улыбнулись.

– Ну, раз придет песец, мы еще раз поговорим с товарищами из Генштаба и дадим ответ. Вы еще что-то хотите сказать, товарищ Головин?

– Да, товарищ Сталин. У меня просьба, сейчас в войсках практикуется такая нехорошая привычка, начиная с командиров полков и выше. К какому-нибудь празднику или выделиться перед другими – что, вот я какой, а вы… Или просто, в пьяном угаре, бросать своих солдат на взятие какой-либо высотки, которая на два метра выше той, где он сам сидит, или даже на взятие хутора в одну печную трубу, в лоб на пулеметы. Не считаясь ни с кем и ни с чем, вот я так захотел, и все, а ваше дело исполнять приказ. А эта высотка и на хрен не нужна. Не в стратегическом, не в тактическом плане. Когда эту же высотку можно обойти или взять через пару дней с минимальными потерями. А после взятия вот таким способом он отрапортует, что мной взят стратегический узел противника и продвинулся на сто – двести метров. Но он не скажет, что потерял сто – двести человек, а немец с десяток, когда можно было потерять десять – двадцать, но обойти эту высотку и продвинуться на пятьсот метров.

– И это что, происходит по всем фронтам?

– Да, почти. Это надо пресекать, зачем зря гробить людей, они пригодятся в будущем. Мы и так потеряли на этой войне более двадцати семи миллионов. Если мы таким способом сохраним миллион жизней, это уже будет большим достижением.

– Товарищ Головин, но ведь сто – двести метров освобождены от противника, и это уже о многом говорит. В одном месте сто метров, в другом двести, а если сложить, получится внушительная территория.

– Согласен, в том случае, если это имеет на данный момент оперативное значение, то и двадцать метров – это уже успех, после которых назавтра они могут продвинуться на пятьсот и больше. А когда просто без всякой выгоды, кроме как своей, чтобы выделиться. Если вдруг взял эту высоту, то тебя заметят и медаль повесят, ну а если нет, то это как более высокое начальство посмотрит. А за такие вот подвиги очень мало было привлечено командиров к ответственности, за это простые солдаты расплачивались своей кровью. Еще один главный недостаток в наших войсках: это нет взаимодействия между родами войск. Каждый, конечно, делает свое дело, но этого мало. А это надо делать в то время, когда оно необходимо, а не ДО и тем более не ПОСЛЕ. Например, артиллерия ударила по позициям противника, а пехота еще не вышла на рубеж атаки. А бывает и наоборот, пехота уже ворвалась в окопы противника, а наша артиллерия начинает их обрабатывать. Это же происходит и с авиацией, надо, чтобы в каждом полку сидел представитель от авиации с рацией и наводил самолеты на угрожаемый участок обороны. А то, пока комполка со своей заявкой на авиа цию пройдет все инстанции и после этого прилетят самолеты, обстановка на поле боя может кардинально поменяться. Танки должны действовать вместе с пехотой и наоборот. Взаимодействие и еще раз взаимодействие, между соседями, между полками, дивизиями, армиями. А то один полк прессует противник, а его сосед смотрит и радуется, что это не его атакуют. А ты возьми и ударь ему во фланг, а не жди, когда твой сосед отступит, не выдержав нажима, а то потом противник займется и тобой.

– И откуда вы все знаете, вы же моряк, а не сухопутный командир? А что вы можете сказать о действиях морских сил и о военно-морском командовании, товарищ Головин?

– Тут тоже было много несогласованности и преступных действий, товарищ Сталин, и наш флот понес потери.

– Не объяснит нам товарищ Головин, какая несогласованность с преступными действиями у наших флотоводцев?

– Я думаю, зачем надо было почти с самого начала боевых действий выставлять минные поля возле Крыма, если они знали, что военно-морских сил на Черном море у противника просто нет и опасаться морского десанта глупо. На этих минах ни один боевой корабль противника не подорвался. А мы сколько потеряли на своих же минных полях? И зачем надо было растягивать войска по всему побережью Крыма? Ах да, в ожидании все того же морского десанта, хотя знали, что таких сил у противника нет, чтобы предпринять морской десант на побережье. Или они ожидали повторения Крита, но половина десантников там и осталась, и на Крым сбрасывать просто некого. Когда это поняли, было поздно, враг уже ворвался в Крым с суши. И закрыть эту дырку не успели: пока собирали войска по побережью, немцы были в Крыму. А что делала морская авиация в первые дни или даже недели? Бездействовала, когда могла с берегов Крыма и аэродромов под Одессой наносить массированные удары по Румынии. А они проводились малыми группами и без прикрытия истребителей, хотя в морской авиации немало истребителей. И даже новейших типов, которые могли сопровождать бомбардировщики до Плоешти, а те продолжали летать одни и нести неоправданные потери. При обороне Крыма, когда враг рвался через перешеек, авиация в первое время также бездействовала, это потом до адмиралов дошло, что враг может ворваться в Крым, тогда стали посылать авиацию в помощь сухопутным войскам. Так же действовала и фронтовая авиация, когда флотские наносили удары по Румынии, бездействовала, а могла помочь. А совместными усилиями могли многое натворить в Румынии. Флот и армия в течение трех месяцев не могли договориться между собой. О каком взаимодействии может быть речь!