Андрей Посняков - Атаман

Изба – темная, дымная, грязная, с крытой старой прогнившей соломой крышей, оказалась пуста, если не считать сопевшего в лыковой зыбке младенца. Что-то зашуршало у самого порога, пискнуло, прыгнуло, проскользнуло между ногами во двор; Егор невольно попятился – большая, размером с кошку, крыса!

– Садись вон, на лавку… хотя можешь и так постоять. Тебе зубы? Счас коренья дам… три денги!

Уже опытный – спасибо прощелыге-собачнику – Вожников покачал головой:

– Одна-ако!

– Пусть две. Ладно. Вот оно, снадобье-то.

Одетая в какую-то невообразимую сермягу, хозяйка избы протянула гостю пыльную плетеную баклагу:

– Водой ключевой разведи да по утрам-вечерам полощи зубы. Пройдут. Денги давай, а?

– Ах да, – хлопнув себя по лбу, молодой человек вытащил из кошеля-«кошки» монеты. – Бери, вот. – Пошутил: – Надеюсь, не из жаб болотных настойка?

– Не из жаб, – усмехнулась волшбица. – Пустырник там, чабрец да еще кой-какие травки.

– Вот и славно. – Егор с благодарностью принял баклагу и, чуть помолчав, спросил: – А насчет другого зелья как? Мне б водицы заговоренной, снадобья, чтоб несчастье предчувствовать. Микола Рыбник сказал – у тебя есть.

– Врет все Микола! – неожиданно отпрянула хозяйка. – Заговоры-наговоры – это не ко мне! А ты иди, куда шел – мимо.

– Да ладно – иди. – Вожников и не собирался никуда уходить, не добившись своей цели. – Я ж не просто так, я ж заплачу… дюжину серебрях, а?

Сказал и тут же ударил ладонью по кошелю – позвенел денгами.

Волшбица задумалась:

– Дюжину? А не врешь?

– Прямо сейчас и отдам. Вот!

– Добро, – хозяйка наконец решилась, как видно, алчность все же пересилила осторожность. – Полдюжины мне давай – не сейчас, вечером, а полдюжины – той, к кому приведу. Она сейчас и медному пулу рада. Только уговор – один приходи. Возьмешь кого с собой – ничего не поимеешь.

– Хм, ладно, приду один. А воду-то она заговорит? Умеет?

– Да умеет, – ухмыльнулась женщина. – Ты про Манефу-волхвицу слыхал?

– Слыхал.

– Так то – сестрица ее молодшая. Зовут – Серафима.

Вернувшись на постоялый двор Ахмета Татарина, Егор просидел там примерно часов до пяти-шести вечера, после чего, сказав Борисычам, чтоб не искали, покинул ригу. Начинало смеркаться, и росшие неподалеку, над овражком, ивы таинственно мерцали набухшими серебристыми почками. Было довольно тепло, хотя промозгло, пахло свежим навозом, и ветер весны проносил над головой Егора светлые облака надежды. Если удастся… удалось бы!

Показалось, кто-то окликнул сзади… Нет, не нужно оглядываться, вообще, не нужно сейчас никого, сказано же – один. Так, может, взяв снадобье, сразу и нырнуть – вот в ту прорубь, в которой… Нет, пожалуй, не стоит. Черт! А ведь скоро и некуда будет нырять, растает все к черту – может, тогда прямо в реку или в пруд, в озеро? Насчет этого бабка Левонтиха ничего не говорила и на сайте своем никаких инструкций по этому поводу не вывешивала. Ладно, поглядим!

Угрюмая волшбица-посредница уже поджидала Егора у изгороди, сгорбленная, с морщинистым усталым лицом, все в той же сермяге, поверх которой набросила овчину.

– Ага, пришел.

– Пришел, – кивнул Егор. – Один, как и договаривались.

– Знаю, что один. Ведаю.

Ведает она… Однако!

В небе уже загорались, играли звезды. Рогатый месяц закачался над деревянными башнями детинца, где-то ударил колокол, неподалеку, за изгородью, взбрехнул пес. Город постепенно проваливался во мрак – один за другим гасли в слюдяных окнах богатых домов огни свечей, в избенках попроще меркли лучины, лишь на башнях кремля неровно горели оранжевые факелы ночной стражи.

– Надо было и нам факел взять, – запоздало молвил Егор. – Скоро совсем темно станет – как идти-то?

– Так пришли уже, – провожатая хмыкнула и показала в темноту рукой. – Вона, изба-то, видишь?

– Нет, – честно признался молодой человек. – Так, какие-то контуры.

– Непонятно говоришь. Ты не наш, не из наших мест. Гость.

– Вот уж точно, что гость. И очень надеюсь, что временный.

Они остановились возле высокого забора, отбрасывавшего в свете луны мерцающую зыбкую тень. Загремев цепью, глухо тявкнул пес.

– Тихо, тихо, Агнец, свои, – негромко вымолвила волшбица.

Услыхав знакомый голос, пес успокоился, и слышно стало, как кто-то подошел к самым воротам:

– Кто?

– Здрав будь, Хярг.

– И ты, Сармина.

Ворота открылись, впуская гостей. Дальше, во дворе, разговор пошел на каком-то особом наречии, как, прислушавшись, догадался Вожников – на финно-угорском. Вепсы! Точнее говоря – весь, древний народ, когда-то, во времена Древней Руси – сильное и уважаемое всеми племя… Кстати, Белоозеро – это же их город, племенная столица веси! Был когда-то таким, еще на том, северном, берегу, а нынче – несколько раз перенесенный на новое место – это уже и не город, а так, убогая и усохшая копия былого величия и блеска. Тем более, сейчас – под властью алчной и жестокой Москвы.