Андрей Посняков - Атаман

– Черт с ним. – Егор махнул рукой и подмигнул отроку. – Спасибо, Федор, вижу, ты парень глазастый.

Парнишка смущенно моргнул:

– Так не будем за лиходеем гнаться?

– Не будем. На что он нам? Мы, Федя, лучше сейчас в церковь пойдем. Самое время.

В тот самый храм и зашли, что располагался поблизости – деревянный, с сияющим золотистым крестом. Внутри было благостно, кругом горели свечи, строго смотрел с большой иконы Иисус, с неизбывной добротой взирала на молящихся Богоматерь. Иконы помельче изображали особо чтимых святых – Георгия Победоносца, Николая Угодника, еще кого-то, кого именно – Егор не знал, а спросить у Федьки стеснялся.

А потому стоял да, периодически крестясь, молился, уж как умел:

– Господи, дай мне силы все воспринять, выстоять и, самое главное, дай надежду вернуться. Туда, к прежней своей жизни, ибо быть здесь я вовсе не должен… Ведь не должен же, правда?

Строго смотрел Иисус. Поигрывал копьем Георгий Победоносец. Николай Угодник вскинул руку в благословении…

– Господи, и вы, все святые, помогите же… помогите… хотя бы для начала – все здесь понять и принять.

Оба, Егор и Федька, пробыли в церкви где-то с полчаса или чуть больше. Отрок молился истово, бухался на колени, плакал, что-то просил…

– Еще бы свечки поставить, – тихо промолвил Вожников. – Да жаль, денег нет.

– Денег-то, господине Егорий, на них и не нужно. Пула или полпирога хватит, вона. – Федька подкинул невесть откуда взявшуюся на ладони монетку из позеленевшей меди. – Сейчас у дьячка куплю.

Поставив свечки, кому – за упокой, кому – за здравие, помолились еще немного, вышли и, повернувшись на паперти, перекрестились, отвесив глубокий поклон.

– Ну что – теперь в корчму, господине? Или у тебя какие другие дела есть?

Егор грустно улыбнулся:

– Нету никаких таких дел, Федя. Пошли покуда в корчму, а там… там видно будет.

Солнце клонилось уже к закату, цепляясь на холмах за черные вершины сосен. Тянулись по городу длинные темные тени, сгущались, фиолетились сумерки, лишь крест на маковке храма все так же сиял, озаренный оранжевыми лучами заката.

– Ворота закрывают в детинце, – услыхав донесшийся откуда-то мерзкий достаточно громкий скрип, прокомментировал Федька. – В корчме вечером поснедаем?

– Думаю, что да. – Вожников рассеянно повел плечом. – Неужто Борисычи пожадничают?

– А Борисычи – они завсегда с нами будут? – Отрок тут же задумался и уточнил: – То есть мы с ними.

– Не знаю, – честно признался Егор. – Думаю, нет, уйдут, куда им надо. Да мы уж как-нибудь и без них проживем, верно?

– Верно! Ватажку с Антипом соберем – чего не жить-то? Главное, чтоб людей поболе.

Федька радостно засмеялся, в светлых глазах его заиграли багряные остатки солнца.

Ишь ты, ватага! Вожников снова задумался, не обращая внимания на промокшие ноги – лужи кругом, все-таки – весна! Что и говорить – апрель, звенит капель. Даже здесь, на севере, скоро реки вскроются, пройдет ледоход, спадет водица, пути-дорожки высохнут, вот тогда и…

А тогда – куда? Ему-то, Егору, все равно абсолютно, что здесь, в Белеозере, что в каком-нибудь другом месте. Раньше хоть было занятие – шли. А теперь что? Что делать и чего возжелать?

На постоялом дворе к вечеру оказалось людно до такой степени, что буквально не протолкнуться. В корчме за столами свободных мест не было, все скамейки да лавки забиты полностью – кто-то уплетал за обе щеки щи, кто-то лакомился пирогами, большинство же тупо хлебало медовуху, время от времени закусывая квашеной, уже почерневшей капустой.

Бритоголовый кабатчик Ахмет Татарин, завидев новых своих постояльцев, кивнул:

– Господа гости у себя в овине ужинают, и язм вам в ригу пирогов и квас пришлю, лады? Хотя можете и тут присесть, пождите только, пока кто-нибудь не упьется.

– Не, уважаемый, ждать мы не будем, – с ходу отказался Егор. – К себе в ригу пойдем, Антип-то, товарищ наш, там, верно?

– На посад ушел, еще не возвращался. Вы его там не встречали?

– Нет.

Отрицательно мотнув головой, Вожников вышел во двор и, обходя купеческие возы, направился к риге – дощатому сараю для обмолота и сушки снопов. Борисычи обретались чуть подальше – в овине, представлявшем собой приземистый сруб с печью – опять же, все для той же сушки.

– И овин у Ахмета, и рига, – на ходу покачал головой Егор. – А не все одно? Лучше б два овина выстроил, так?

– Не, Егорий, не так, – входя вслед за Вожниковым в ригу, охотно поддержал беседу Федька. – Тут – как какое лето. Когда в овине лучше хлебы сушить, а когда и в риге – в риге-то попрохладнее, да и ветер. Это на зиму, вона, хозяин щели заткнул, да печь истоплена… и все равно – не так уж и жарко.