Андрей Посняков - Атаман

Еще было темно, горели за редкими облаками звезды, и тощий, какой-то обглоданный огрызок месяца покачивался, зацепившись рогом за кривую вершину высокой сосны, росшей неподалеку от устроенного путниками бивуака. Все так же таял в низинке костер, все так же выли волки. По пятам шли, гады, надеялись на поживу! Хм… А ведь не зря надеялись! Тех четверых, трупы… волки – они ж подберут, обглодают до последней косточки, да и косточками кому поживиться – найдется. К тому ж – ледоход скоро, весна, а по весне все эти реки-речушки – горные и неудержимые, как стремительно несущийся сель. Вожников вспомнил, сколько продвинутых байдарочников тут погибло – и не сосчитать! Как в древности говаривали – «без числа». Приедут в конце апреля за экстримом – получат сполна, вся река по берегам, как федеральная трасса, – в памятниках да в траурных венках.

Чу! Где-то за спиной вдруг скрипнул снег. Егор быстро обернулся – зеленовато-желтым пламенем сверкнули прямо напротив глаза. Волк! Ах ты ж, зараза. Молодой человек выхватил из костра головню, швырнул не глядя. Зверя как ветром сдуло. Значит – сытый. Еще бы…

Еще б человеческое жилье увидеть… посмотреть. С чего бы вот так безоглядно Борисычу верить… Хотя а как тут не поверишь-то?

К человеческому жилью путники добрались примерно через десяток дней, когда по узкому зимнику вышли к какой-то большой реке. Увидав ее, Антип бросился на колени прямо в снег и долго молился, после чего, вскочив на ноги, крепко обнял Вожникова и даже облобызал:

– Ну, Егорий! Ведь вывел все ж таки. Молодец! А, господа мои? – Чугреев обернулся к братьям. – Теперь, как уговаривались, на Белеозеро? Или, может, в Устюжну, в Вологду, как?

– Ты еще скажи – в Ярославль, в Суздаль! Почему ж не в Москву? – нервно усмехнулся Данило Борисович.

Старший же брат, Иван Тугой Лук, лишь покачал головой, наставительно заметив, что «на Белеозере» и людищи свои, и глаз чужих меньше.

– Явимся на посад, не в сам город, там и поживем, вроде бы как купцы – там таких много – пока реки ото льда не отойдут. А уж потом… потом поглядим. Тут уж с вами рассчитаемся, не сомневайтесь, да… – Иван Борисович неожиданно покраснел и, обернувшись, погрозил кулаком кому-то невидимому. – Ну, поглядим, князь Василько! Ужо найдем в Орде правду.

– А не найдем ежели? – Данило сплюнул в снег.

– А тогда – в Хлынов! – сжал кулаки старший брат. – Наберем ватагу, да… ух!

– Так, может, тогда, господа мои, сразу в ватагу? – несмело предложил Антип.

Братья разом замахали руками:

– Что ты, что ты! Думай, что говоришь-то. Мы разбойники, что ль?

По этой широкой реке (Шексне, как определил Вожников) и пошли дальше, и уж тут-то путь был наезжен, такое впечатление, будто впереди шел большой санный обоз, оставляя после себя лошадиный навоз, кострища и кучи всякого мусора – какие-то огрызки, рыбьи кости, даже выброшенную кем-то изрядно прохудившуюся баклагу.

А ближе к вечеру встретился и ехавший на лошади с волокушами-санями мужик. Крепенький такой бородач в коротком полушубке мехом наружу, справных юфтевых сапогах и волчьей шапке. На боку у мужичка болтался изрядных размеров кинжал, а к седлу были приторочены кожаные дорожные сумки.

Пятнадцатый век – понятно… и логично, о чем разговор? Просто немного невероятно… так, слегка.

Незнакомцев мужичок встретил без страха. Придержав коня, поклонился в седле:

– Здравы будьте, добрые люди.

– И ты, человеце, здоров будь. С Белеозера?

– Не, с починка еду. Сына старшого навещал. Язм Микол Белобок, своеземец, может, слыхали?

– Не, – Борисычи, переглянувшись, пожали плечами. – Не слыхивали. А до Белеозера долго ль еще?

– Да недолго, дня три. Вы, смотрю, приказчики, гости?

– Они самые и есть.

– С каких земель?

– Устюжане.

– Добрый городок. Слыхал.

– Ты, мил человек, скажи – нам тут дальше заночевать есть где?

Своеземец Микол неожиданно задумался, даже сдвинул на затылок шапку:

– Было бы где – да. В Почугееве, село такое тут, большое, в пять домов, там и постоялый двор… Токмо он занят, да и избы все – обоз перед вами идет с Ярославля. Гости ярославские чего бают – страсть! Будто Едигей-царь, с Москвы выкуп забрав, все земли полонит, жжет, грабит. Стон по всей Руси-матушке стоит от ратей его безбожных… Правда ль? Жжет?

– Да, лютует царь ордынский, – с видом знатока покивал Иван Тугой Лук. – Все потому, пока в Орде замятня была, Москва им дань не платила – а и кому было платить? Сегодня один царь, завтра – другой, послезавтра, прости, Господи, третий. Кому, спрашиваю, платить-то?