Вячеслав Дыкин - Гусариум (сборник)

К оранжерее подбирались на корточках и короткими перебежками. Оттуда смогли разобраться: горит левый флигель, никто его не тушит, огонь вот-вот перекинется на барские хоромы, а гренадеры на заднем дворе деловито грабят усадьбу – выносят из амбара при конюшне и складывают на телеги мешки с овсом, вытаскивают из погреба припасы – бочки, бутыли, горшки, укрывают груз роскошными портьерами – не иначе, из бальной залы.

Кухонные девки и бабы пытались отнимать у них добычу, гренадеры орали, отмахивались, раздавали оплеухи. Влад удивился было: а где же мужики? Увидел босые ноги, торчащие из-за мешка, безвольно разбросанные по утоптанной земле ноги, – всё понял.

– Сволочи, – сказал Влад. – Надо угнать телегу.

– Не справимся. Догонят и зарубят.

– А что делать?

– Они куда-то повезут провиант. Пойдем следом, по дороге придумаем, как его отнять. Тут их многовато…

Влад огляделся. Он искал оружие. Тесак следовало оставить Никите, раз уж контрольный агент так ловко с ним управлялся, а себе найти хоть какую палку.

Этот тесак он отнял у парня – бывают такие медлительные плечистые разини, на которых пахать можно, или дать ему в руки оглоблю – роту гренадер раскидает. Но вот клинок парню был чужд, в ладони не держался, выбить оказалось легко…

– Гляди…

Усатый верзила схватил маленькую бойкую девку и поволок к оранжерее. Девка кричала, звала на помощь мать, ту с хохотом удерживали гренадеры.

– Тебя-то нам и надо… – прошептал Влад.

– Убивать его нельзя, – предупредил Никита.

– А придется.

– Ты не имеешь права.

– Имею.

– Ты не аутентичен…

– Ерунда. Нам нужно оружие.

– Ради одной сабли?

– Да.

Ружья у насильника не было – кто же потащит его с собой, когда предстоит возня с девкой? Но тесак имелся, да и мундир мог пригодиться, и хорошие сапоги.

– Нельзя, – мрачно сказал Никита. – Ты что, не понимаешь? Тебя тут быть не должно. Его кто-то другой убьет… наверно…

– Значит, если при тебе, Никитик, девчонку бы насиловали, ты бы не вступился? Нашу девчонку? Этот сукин сын?

– Ну, вступился бы… – буркнул тот. – У нас в аптечках ампулы для таких случаев есть со снотворным. Ампула пластиковая, с иглой, понимаешь?

– Хорошо. Ты беги за аптечкой, а я пока тут разберусь.

Была во Владовой жизни одна неприятная история – еще до армии. Он не сумел защитить подружку – провожал поздно вечером, после кино, и растерялся, когда ее попытались увести два пьяных отморозка. Хорошо, мимо проходила почтенная супружеская пара, и мужчина оказался куда более решительным бойцом. Потому Влад и пошел служить, хотя вполне мог поступить в институт. Он хотел истребить в себе – крепком спортивном парне, лишенном всякой агрессии, – этот ступор, мешающий двигаться в опасной ситуации. Но армия с ее проверками на вшивость – это одно, а реальная необходимость ударить и убить – совсем, совсем другое…

Убивать он, конечно, не хотел. Но иного пути помочь девушке не видел. Если гренадера оставить в живых – поднимет шум. А поблизости – голодные и совершенно не способные организовать сопротивление артисты. Вот двойное сальто на полном скаку – другое дело.

– Не смей его убивать, – сказал Никита. – Это запрещено.

– Ты, значит, будешь его защищать?

– Ну, буду.

– Очень хорошо.

Никита не успел даже замахнуться тесаком – Влад скрутил его и повалил, лицом в хорошо унавоженную землю оранжереи. Этому его в армии научили.

– Вот только мявкни, – сказал он, выворачивая Никите руку, чтобы тот выпустил рукоять тесака. И тут в проломе, где раньше была дорогая, большими стеклами застекленная рама, появился гренадер.

Нельзя было, чтобы он закричал, требуя помощи, просто нельзя. И ударить острием тесака в грудь – тоже нельзя, какая-то сволочь, сидевшая в голове, не пускала. Погибать, однако, тоже нельзя…

От неожиданности гренадер ослабил хватку, и девушке удалось, вырвав руку из его загорелой лапы, отскочить. Видимо, ей приходилось работать в оранжерее, она знала, что за полуоторванной дверью должны стоять лопаты. И тут же вооружилась, выставив перед собой округленное и довольно острое лезвие лопатного полотна.

На вид ей казалось лет семнадцать, не больше, домотканый пестрядинный сарафан был коротковат и уже узок в груди, холщовая рубаха от ворота разорвана. Круглое румяное лицо с нахмуренными бровками Влад не назвал бы красивым – такие лица десять лет спустя приобретают чересчур сытый вид и второй, коли не третий, подбородок, глаза превращаются в щелки. Но сейчас, готовая драться, она была привлекательна – как молодой и решительный зверек.