Сергей Бузинин - «Отпуска нет на войне». Большая Игра «попаданца»

Я после таких новостей вообще хотел свой орден выбросить, но Датико не дал. Взглянул на меня, как на ребенка, и на полном серьезе сказал, что если бы не мой гимн, буры и дальше бы топтались под Мафекингом. И хоть весь штурм я без сознания провалялся, все равно был рядом с ними. Пусть и незримо. Только наград за воодушевление еще не придумали, вот мне этот орден и вручили. Ладно, буду гордиться тем, что имею, и переживать, что лично в эпохальной драке не участвовал. Вслух. Только себя не обманешь, а потому мысленно (только мысленно!) я признаюсь: слава богу, что меня там не было. После рассказов Коли и Дато о штурме представил я себе тот ад – страшно. И хочется верить, что и в будущем о таких кошмарах я буду знать только по рассказам. Если получится. Боевые ордена пусть носят те, кто заслужил: Дато, Коля, Максимина, Всеслав Романович да тот же Барт, наконец! Лишь бы награждали ими не посмертно. А моя лестница в небо пусть будет покороче.

Да и с лестницами надо поосторожней. Вот вчера, к примеру, валяюсь на койке, «Ты выбираешь сам» напеваю и по привычке танцевать сидя-лежа руками коленца выделываю. Тут, как на грех, Филипп Филиппович Преображенский, светило наше, заходит. Глянул на мои пассы, удивленно очочками блеснул и, бородку свою козлиную теребя, вопрошает: а что это вы, батенька, делаете? А я ему: ритм отбиваю! Думал – отстанет. Ни фига. Часа два я с ним про причудливые метания стихосложения дискутировал: и Есенина декламировал, и Бродского с Вознесенским, кажется, даже Маяковского (правда, недобрым словом) помянул. А господин профессор мне – Тютчева, Пушкина, Тредиаковского… Кто кого и в чем убеждал, я так и не понял. А вроде трезвые были. Правда, сегодня наш главный лекарь, если никаких форс-мажоров не случится, собирается вечерком в гости нагрянуть. Со спиртом. Вот не хочется мне ни для кого бед, но в предчувствии творческого диспута нет-нет, а о какой-нибудь перестрелке и возмечтаю…

Кстати о перестрелках. Не далее как три дня тому назад наш скромный госпиталь осчастливили своим визитом их высокопревосходительство господин Кочетков. Век бы такого счастья не видать… И вроде бы наш старый Акела вполне себе приличный дядька: умный, внимательный, внешне добрый. Начитанный, аж просто жуть, – любой энциклопедист обзавидуется. Знает все, обо всем и обо всех. Вот только прозвище свое получил не зря: временами из-под личины скромного картографа нет-нет да вздыбится серая шерсть и блеснут клыки готового к броску волка. И пусть это бывает редко и очень ненадолго, а я вроде бы надежно защищен от его клыков статусом личного друга и помощника, все равно – страшно. Иной раз кажется, что он уже давным-давно знает, кто я такой, как бы не лучше меня знает, только молчит до времени. Строит свои одному ему понятные комбинации… Вот и в этот раз его визит по странному стечению обстоятельств совпал по времени с посещением госпиталя Арсениным. Только из всех раненых он почему-то больше всего внимания мне уделил. Как бы не с полчаса в моей палатке торчал – Всеслава Романовича поджидал. А потом, в дружеской беседе, легко и весело господин генштабист поведал нашему капитану развеселую историю о том, как некий английский капитан Бёрнхем разнес в щепки шахту Кэмпбелл и увел у буров из-под носа шесть пудов готового к отправке золота. А потом так же непринужденно, как бы вскользь, бросил, что, мол, этот Бёрнхем – тот самый ушлый малый, что вернул британцам угнанный нами бронепоезд. А плату за аренду взял кровью и с лихвой. И вроде бы просто так Владимир Станиславович эти байки травил, мало ли на войне удачных диверсий? Вон Де Ла Рей англичанам каждый день сюрпризы один хлеще другого устраивает, но мне показалось, нет – я уверен, что это ж-ж-ж неспроста, и Кочетков нас с капитаном не рассказцем потешал, а задачу ставил. Тем более что уже перед уходом он так цепко глянул на капитана и говорит, мол, интересный господин этот Бёрнхем, надо бы с ним знакомство накоротке свести. А вы, Всеслав Романович, как с поездкой на воды закончите (это он на готовящуюся операцию по захвату Уолфиш-Бей в стиле «Трех мушкетеров» намекал), порадуйте старика новой птичкой. Я, мол, страсть как люблю местных птиц слушать… Тут Арсенин и призадумался: господин Кочетков – орнитолог знатный, как ему в мелкой просьбе не потрафить… А Акела, словно вспомнив завет дедушки Мюллера о запоминающихся последних словах (хотя какое вспомнить? Сколько сейчас лет тому Мюллеру? Дай бог, чтоб родился уже) резко сменил тему и рассказал очередную байку. Но уже не о делах военных, а о странной компании, которая наперекор всему упорно рвется в охваченный войной Трансвааль. А компания и в самом деле странная: мужчина, девушка, пес и кот. И кажется, все они – русские. А с мужчиной он вроде даже знаком. Странное дело, но при упоминании этого Леши Пелевина голос Акелы вроде как подобрел, и сам он, полковник то бишь, улыбнулся. Да мягко так, с гордостью, так учитель своим учеником гордится. И на меня посмотрел: пристально, вдумчиво. Я тогда не придал этому взгляду никакого значения, а потом мелькнула шальная мысль, а ну как Акела знает о моем прошлом-будущем, и тот Пелевин такой же попаданец, как и я? Вот бы встретиться да поговорить с ним по душам. Вдруг я прав, и тот Алеша уже выбрал свою лестницу в небо? Может, и мне подскажет, какую выбрать. Когда-то, уже не помню, где и от кого, я услышал такое вот занятное высказывание: Господь и Дьявол сыграли над человеком зловещую шутку, подарив ему право на выбор. Тогда я только недоуменно пожал плечами и благополучно эти слова позабыл. А теперь вспомнил и задумался, насколько же верны те слова. Просто до жути как.