Олег Измеров - Задание Империи

– Вот, возьмите это. Это покойного мужа, и патроны к нему есть. – Катя вынула из кармана халата небольшую коробочку. – И я его регулярно на всякий случай чистила и смазывала – вдруг чего…

– Позвольте, а как же вы… И с такими у вас свободно ходят? – растерянно пробормотал Виктор.

– Берите, вам говорят. Это в охотничьих лавочках продают. За меня не волнуйтесь, а вы у нас, можно сказать, в деле, так что без этого никак нельзя.

– В каком деле? – переспросил Виктор, начиная подозревать, что он еще во что-то впутался.

– Ну как же, – невозмутимо ответила Катя, – вы же сами рассказывали, как пластинки делать. Из-за границы везти того же Эмброуза или, скажем, Бенни Гудмена – дорого. Вот у нас одну пластинку привозят, а в Москве с нее копии штампуют – и по городам. Не через прилавок, конечно, а по знакомым, по нужным людям. А народ музыкальным становится, спрос растет, вот и филиальчик задумали делать при пуговичной артели. По бумагам будем местных талантов штамповать, а без бумаг – сами понимаете. Вот и нужен человек грамотный, кто в технологии разберется – даже если чего и не знает, чтобы через свою науку экспериментом дошел. Кто же, как не вы?

– А как же…

– И доля приличная! Вы не представляете: дело наладим, какой доход будет. Вы же у нас умничка. Кто ж от такого отказывается?

– Ну да, конечно… – Виктор старался выиграть время, чтобы сообразить. – Ну а если что – по статье сколько светит?

– Какая статья? Что вы, боженьки вы мои! Какая статья? Да с нашими-то связями об чем речь? Вы ж даже не представляете, какие люди солидные и уважаемые! Да и то сказать: вы ничего не знаете. Опыты ставили ради забавы или научного интереса, для повышения качества продукции. Да и знать, кто вы, будут лично людей всего ничего. Для остальных вы – Монтер, а кто такой, как выглядит – не видали, не знаем. Да что я говорю-то? Годами фирма держится!

«Ну вот, и погоняло даже есть – Монтер. Интересно, по здешним понятиям хорошее погоняло или как?»

– Ну а если эти… вдруг массовые репрессии? Кто тогда разбираться будет?

Катерина рассмеялась:

– Ай, бросьте! Шутник вы, право. Да мы же первые об этом знать будем. Потом, сейчас пошли хорошие репрессии. После тридцать седьмого даже околоточные перестали материться [15]. Чего вы так удивленно смотрите? Действительно перестали!

«Хорошие репрессии. Дурдом. Но раз дурдом, то нельзя спорить».

– Знаете, действительно лестное предложение. Я даже не ожидал. Просто неожиданно как-то. С мыслями надо собраться… А московские на филиал не наедут? Не они это подстроили?

Катерина на миг задумалась.

– Нет, точно не они. Филиал – это ж наши с московскими полюбовно решат, как прибыль делить, как что… Наших я предупрежу, чтобы настороже были и вас, если что, прикрывали. Вы не волнуйтесь, здесь у нас такие знакомые… Нет, это наверняка не свои. Из своих чтобы хоть один в карман вам залезть попробовал или чего другого…

– Тоже клиенты?

Катерина усмехнулась:

– А вы тут еще раздумываете.

– Считайте – уже не раздумываю.

– Умничка! – воскликнула Катя и жарко чмокнула его в губы. – Пойду самовар ставить.

– Ну тогда уж и отметим за успех дела… – Виктор вынул из пакета бутылку кагора.

– Красное? У меня рыба есть к нему. Сейчас разогрею.

Оставшись один в комнате, Виктор посмотрел на лежавший на столике браунинг и взял его в руки. Пистолет был небольшим, не слишком тяжелым, без выступающих деталей, которые могли бы в критический момент зацепиться за подкладку одежды.

«Еще одна «крыша», – подумал он. – И тоже неизвестно, чем кончится. Монтер. Ха! Вообще интересно – кем здесь, в этой реальности, может быть востребован инженер? Кем угодно – медиабизнесом, аудиопиратами, может аппаратуру чинить, ну и, наконец, спецслужбами. Но только не производством».

Из гостиной донеслись приглушенные звуки фокстрота «Холостой и беззаботный». Катя накрывала на стол.

«Может, это и есть задание империи? Да ну, это я уже как Васисуалий Лоханкин начинаю – может, это искупление и я выйду из него очищенным… Главное, несмотря ни на какую систему, остаться самим собой. Чего там говорил Ницше – человек, который знает, зачем он живет, выдержит любую каку… или что-то в этом роде…»

Массандровский кагор оказался и в этом измерении очень качественным – голова с утра тяжелой не была, хотя думать о каких-то мировых проблемах тоже не хотелось. Хотелось просто жить, следуя какой-то укатавшейся за эти несколько дней колее. Если в бериевском СССР из второй реальности государство сознательно выстраивало перед человеком ряд целей и приоритетов – как материальных (пресловутое «приемник – телевизор – квартира в сталинке»), так и моральных, – и могло менять их по своему усмотрению, то здесь цели человека складывались стихийно в рамках привычных и чуть модернизированных укладов и лишь присматривало, чтобы чел за рамки этих укладов не шибко выбивался. Примерно так же обстояло дело и в социальной сфере. В бериевском СССР государство после полной разрухи всех ветвей власти в Гражданскую с чистого листа строило систему соцзащиты, образования и других благ, четко ее нормируя, а здесь фачисты, то бишь соборники, взяли за основу бытовавшую у отдельных хозяев патриархальную заботу о мастеровых, добрую волю жить в ладу и согласии, а не держать за скотину, что практиковалось не менее редко, и сделали из этого всеобщую обязаловку для бизнесменов. Фабрикант – здоровайся с мастерами за руку, открой школу, училище, больницу, библиотеку, строй жилье доступное и здоровое, плати справедливо. Нет – пришьют ярлык врага государева, имущество заберут – и лес валить. То есть экспроприировали не класс, а непокорных, подгоняя отношения опять-таки под установившуюся колею. С одной стороны, вроде меньше возможностей для волюнтаристских заскоков, с другой – как-то это все вслепую. Ведет каждого и страну случайное устаканившееся стечение обстоятельств, а чем это обернется в какой-нибудь кризис – никто не знает. Рулить никто не обучен, только подруливать. И желания выскакивать из этой колеи ни у кого нет и, наверное, не будет, даже если все начнет ветшать и рушиться.