Олег Измеров - Задание Империи

– И все-таки, товарищ Сталин, то есть…

– Да пусть будет «товарищ Сталин». Говорите, товарищ Еремин.

– Как-то в голове не укладывается, что меня с информацией о будущем просто так отпустят и не попытаются ликвидировать. А когда война будет? Это же бесценные данные!

– А войны не будет. – С этими словами Сталин поднял указательный палец вверх. – Гитлер не нападет, потому что у нас тоже будет бомба. Какой смысл обещать украинский хлеб и бакинскую нефть, если за это надо платить миллионами жизней людей высшей расы? Гитлер, как шакал, нападает, когда чувствует слабость. Войны не будет, товарищ Еремин. Мои дети и ваши прародители останутся живы.

И тут только Виктор понял, что цель его задания – предотвратить Великую Отечественную.

– Это как же… То есть двадцать миллионов не погибнет? – Виктор на секунду запнулся, чтобы проглотить слюну.

– Скажите, вы верите в Бога?..

Сталин произнес эту фразу как-то задумчиво, сделал паузу; Виктор понял, что вождь очень умело пользовался этими паузами, приковывая к себе внимание и одновременно скрывая некоторые затруднения с беглой речью по-русски.

– Впрочем, это не суть важно, – продолжал он. – Мы с вами оба уже в таком возрасте, когда человек задумывается, что же останется после него. Власть, состояние, минутные утехи – не всегда главное. Должно быть что-то такое, ради чего мы пришли на этот свет и после чего нам не страшно уходить.

Он замолчал. Табачный дым тянулся к окну, увлекаемый легким сквозняком.

– Я понял, – ответил Виктор.

– Вот и хорошо. Остальное вам расскажут по ходу дела.

Виктор понял, что разговор окончен.

– А вы… Вы ничего не хотите у меня спросить?

– Думаете, я спрошу у вас дату своего последнего часа? Нет, не хочу. Здесь это может быть раньше или позже. Незачем сидеть и считать дни, как приговоренный к казни. Некогда. Надо еще многое сделать.

Сталин слегка наклонился вперед и поманил Виктора к себе пальцем.

– Знаете, чего я хочу? Я хочу построить здесь другой мир. Где люди будут жить в светлых домах, работать по шесть часов, а в остальное время – учиться, ходить в театры, писать стихи, музыку, картины. Где не нужна каторга и где не будет ночных арестов. Где люди не будут пожизненно прикованы к одному ремеслу, а будут пробовать себя в разном деле, открывая в себе новые таланты. А если мне не суждено будет увидеть этого мира – то перед последним часом своим я хочу покаяться перед всеми. Пусть народ будет мне судьей. Пусть и другие власть имущие потом покаются в том, чего не сумели совершить или неверно употребили власть свою. Не может быть справедливой власти без покаяния.

Виктор был совершенно ошарашен. Покаяние ни с одной из известных ему версий историков про Сталина не сочеталось. А может, на самом деле он так и остался таким – неизвестным? И мы о нем так ничего и не знаем?

– И еще, Виктор Сергеевич. Берегите голову. Что бы ни случилось – не спешите ее терять, как это делают… некоторые. Пока мы живы, борьба не окончена.

«А это к чему? Или это из-за жены? Она же у него вроде покончила с собой. Черт, забыл, в каком году… А здесь, в этой реальности – тоже? Или я просто додумываю?.. А вообще странная откровенность у него. Такое впечатление, будто он считает, что видит меня в последний раз».

…У подъезда канцелярии ожидал «Адлер» с зашторенными окнами. Возле прохаживался Ступин. Шофер услужливо распахнул Виктору заднюю дверь: внутри сидела Лена. Ступин сел на переднее, и машина тронулась.

– Просьба не выглядывать из окон. Мы едем за город.

«Жаль, что Москвы не посмотрю. Прямо как в «Экипаже» – стюардесса слетала в Париж и, кроме аэропорта, ничего не видела. Открытки хоть купить… Черт, а как же… Я же даже устного согласия не давал! Отказаться? От чего? Предотвратить Великую Отечественную? Да меня и в нашей реальности не поймут! То есть найдутся такие, что поймут, но это такая сво… Нет, ну а если бы сейчас немцы напали и тебя призвали, ты бы что, откосить решил?» – спросил себя Виктор, забыв о том, что его возраст уже не самый призывной. В конце концов он решил, что в этой ситуации глупо думать о том, что у него не получили формального согласия.

«Лишь бы это действительно войну предотвратить, а не разводилово. Ну ладно, посмотрим».

Сквозь легкое шипение и трески – все-таки средние волны, а не УКВ – оркестр Лео Райзмана романтически мурлыкал «Шалить не надо». Судя по тому, что «Адлер» периодически притормаживал и под днищем машины начинало мелко трясти, Виктор сделал вывод, что асфальт в Москве не везде. Невидимые сквозь занавески водители пускали в ход клаксоны, когда только возможно; иногда где-то неподалеку грохотал и трезвонил трамвай. Стеклянная перегородка салона была поднята и зашторена; Виктор на мгновение задумался, должна ли она быть в «Адлере» или ее сделали по спецзаказу.