Василий Кононюк - Шанс? Жизнь взаймы

– Смотри, Степан, бежишь по колесу, как белка, только она внутри колеса бегает, а мы сверху, давай залезай ко мне, а мы с дядькой Опанасом попробуем бревно пилить.

Поставив Степана вхолостую раскручивать весь механизм, а раскручивать было что, сами с его отцом загрузили на направляющие толстое трехметровое бревно. Чтоб не мучиться и плавно регулировать нагрузку на пилу, заранее наготовили и нарезали одинаковых цилиндрических кусочков ровной ветки. По ним, как по шарнирам, подкатили бревно к вертикально движущемуся пакету пил. Пакет – это громко сказано: один бегающий, как белка, хлопец нужного усилия не создаст, поэтому вместо десяти пил в пакете крепилась только одна. Но, как говорят, лиха беда начало.

– Помалу, Богдан, двигай, не напирай, пила сама покажет, когда вперед давать. Не напирай, я тебе сказал! – кричал на меня дядька Опанас, как будто я на его пилораму пришел подработать.

– Все будет добре, дядьку, не кричите, давайте помалу вперед, а то до вечера будем бревно пилить. Степан бегать по колесу умается.

– Вот иди его подмени, а Степан пусть сюда идет – тут с него больше толку будет. Загробишь пилу – что делать будем?

– Да не загробим – если что, ремень провернется, я его сильно не натягивал.

– Богдан, уйди, Христом Богом прошу! Не учи меня дерево пилить! Степан, слезай оттуда, иди сюда!

Заскочив на полено, а с него на колесо, начал равномерно перебирать ногами, иногда хватаясь за шест, чтобы не загреметь. Назвать это бегом было бы опрометчиво – скорее, эти упражнения походили на достаточно медленный подъем по лестнице. Все работало как часы, единственное, что не давало насладиться процессом, – это куча детей, которые, освоившись, начали проникать за огороженное веревками пространство. А ведь предупреждал мамаш с самого начала: не пускайте детей внутрь. Спрыгнув на землю, выбил клин и скинул ремень со второго колеса.

– Все, пока стен не будет, больше не пилим. Михаил, бери кого в помощь, бери воза – и в лес за жердями. – Михаил оказался самым толковым из лесорубов и занял место прораба. – У Степана коловорот и сверло, деревянных колышков – и забить стены жердями. Особо не старайся, пусть дырки будут, чтобы было мальцам куда подглядывать, а то законопатишь все – начнут в ворота лезть, как мыши, не углядишь. Ворота тоже из жердей, в короткой стороне, чтобы с воза бревно прямо к пилам подавать.

– Богдан, ты чего, давай бревно допилим, ничего с мальцами не будет, пусть побегают.

Дядька Опанас не на шутку обиделся, что его игрушку остановили. Ничего не говоря, поднял с земли кусок деревяшки и кинул в соединение основного колеса со второй шестерней, продолжающих по инерции вращаться, и все примолкли, глядя на посыпавшиеся куски.

– А ну давай, Богдан, залезай обратно на колесо, хотят казаки еще на твою чудасию поглядеть. А вы, бабы, за детьми глядите – сказано вам, за веревку не пускать. Чьего сорванца увижу – та сразу домой с ним отправится, чтобы не мешала остальным смотреть.

Незаметно подошедший атаман сразу объяснил присутствующим, кто здесь Ленин, и твердой рукой восстановил порядок. Делать нечего, радостно поприветствовав атамана, вскочил на колесо, поражаясь про себя. Вот вроде ничего не сказал такого Иллар и голоса не повышал, а все дети уже за юбку держатся или у отцов канючат, чтоб на руки, повыше взяли. Талант. У меня так никогда не получалось – ни в прошлой жизни, ни в этой.

Прыгая по зубьям шестеренки и разглядывая со своего постамента зрителей, сначала не мог понять, что меня беспокоит в открывшейся панораме. И только когда к атаману потянулись более сообразительные казаки, понял, что рядом с ним стоит Сулим, который в прошлую пятницу отправился в дозор и должен был штатно вернуться только в конце недели. А поскольку вопрос о том, лучше или хуже нежданный гость татарина, обсуждается в народе не одно столетие, на душе стало тоскливо. Этот недолгий зимний период покоя, еще совсем недавно выводивший из себя своим однообразием, сразу окрасился новыми привлекательными красками.

Как странно устроен человек: он никогда не ценит того, что у него есть. Лишь теряя что-то, он запоздало начинает понимать, как много у него было. И только когда запахнет кровью, а смерть пройдет рядом, обдав тебя морозным воздухом, – вот тогда каждое мгновение, отпущенное тебе, окрасится немыслимыми ранее цветами и вдыхаемый воздух станет сладок…

«Помни о смерти». Древний философ напоминал об этом не для того, чтобы попугать, а чтобы научить нас радоваться тому, что имеем.