Василий Кононюк - Шанс? Жизнь взаймы

Берега ручья были густо поросшими разнообразными кустами и деревьями, поэтому найти скрытое место наблюдения за потенциальными ценителями моего таланта особого труда не составило. Не заснуть оказалось намного труднее. Третьи сутки в седле, отсутствие навыков полноценно отдыхать на лошадиной спине – все это с неудержимой силой давило на ресницы и старалось погрузить меня в царство Морфея. Насобирал под руками сухих веток, наделал из них колышков и потыкал в землю напротив своей физиономии. Теперь, если засыпал, моя голова опускалась не на мягкую землю, а на обломанные ветки. Это бодрило.

Внезапно я увидел Марию, бредущую по ручью. Ее глаза грустно смотрели на меня, а губы повторяли: «Вставай, Богдан! Не встанешь – отдадут меня за другого, и я умру от горя…»

С трудом вырвавшись из паутины сна, понял: только что сладко спал, удобно устроившись на колышках, как незабвенный герой произведения Чернышевского, в котором он задал вечный вопрос, волнующий каждого, а особенно русского человека. Так можно было проспать очень многое. Вместо любимой девушки по ручью брели лошади, на некоторых сидели татары. Лошадей было шестеро, а татар – трое.

Люди – существа неблагодарные, это мне стало понятно давно. Никогда не ждите от них благодарности за свои дела. Ни от кого, включая самых близких. Нравится тебе в силу твоего испорченного воспитания помогать людям – помогай. Но помни: ты это делал для себя – и не жди благодарности. Но так уж устроен человек, что ждет он понимания и внимания. Не может не ждать.

Вот и мне казалось, что за свои добрые дела, такие как: выброшенная голова невдалеке от обезглавленного трупа, запутывание следов, с явным намеком разойтись, как в море корабли, – можно было надеяться на большее понимание со стороны крымско-татарского населения. К сожалению, чуда не случилось. Кроме этого, некоторые места на моей голове и моей физиономии онемели от неумелых вынужденных попыток спать на деревянных гвоздях, вместо того чтобы умело спать на мягкой подушке. Все это подняло бурю возмущения в моей душе, а направлена она была в первую очередь на виновников такого дискомфорта.

Не было времени облечь эту бурю в достойную форму. Пришлось банально выстрелить главному следопыту в спину, когда он выезжал по моим следам на противоположный берег. Схватив лук, я хотел продолжить выражать свое возмущение, но два оставшихся красавца, прикрывшись корпусами своих коней, пытались скрыться в зарослях с противоположной стороны.

Пришлось срывать зло на безвинной скотине. Общество защиты животных пришло бы в ярость от моих действий. Мне удалось подстрелить четырех лошадей в область живота, а пятой вогнать стрелу в задницу. Мои оппоненты не остались равнодушны к таким подлым действиям. Несколько стрел вонзились в щит, одна ударила в бедро, к счастью, прикрытое доспехом, а последняя прошлась по касательной ниже локтя правой руки, оставив глубокую резаную рану, из которой весело побежала теплая кровь. Пришлось смело броситься наутек.

Татары сопровождали мой маневр негодующими криками. Как только прибрежные заросли надежно скрыли меня, быстро перетянул руку ремнем и продолжил предыдущий маневр. Вскочив на коня, переправился вместе с остальными на правый берег ручья. Громко подбадривая коней радостными криками и известными мне ругательствами на тюркском наречии, поехал на юго-восток. Но, проехав не больше километра, за очередным холмом резко развернулся на сто тридцать пять градусов (приблизительно) и поехал на запад. Пока лошади шагом возвращались к ручью значительно выше от места происшедших событий, на ходу залил свою рану самогоном. Затем остановился, зашил и забинтовал левой рукой. Переправившись через ручей, вернулся вниз по течению на прежнее место стоянки, привязал лошадей, зарядил свой верный самострел и проверил, как действует правая рука.

Нагружать раненую руку крайне вредно, но на пару выстрелов ее хватит. В крайнем случае придется новые швы накладывать. Осторожно добравшись к своему прежнему месту засады, переправился на правый берег, наклоняясь к самой воде.

Как выбрался на сушу, первым делом вылил воду из сапог и выкрутил портянки. Ходить в чавкающих сапогах было бы не только неприятно, но и опасно. Добравшись до края прибрежных зарослей, обнаружил тех, ради кого последний час совершал эти на первый взгляд странные телодвижения.

Четыре тяжелораненые лошади уже были добиты и лежали в пятидесяти метрах, возле разложистого дерева, две оставшиеся в живых паслись возле небольшого холма, в полутора сотнях метров от меня. Их новые хозяева на вершине холма предавали земле старого хозяина выживших непарнокопытных. Раненная в задницу лошадь выглядела сносно, прихрамывала, но на умирающую похожа не была. Видно было, что ей оказали качественную первую помощь.