Василий Кононюк - Шанс? Жизнь взаймы

Но раздражать публику своими талантами надо меньше, тут Иллар прав. А то поют казаки и думают: а какого хрена тут поется «казак Богдан»? «Казак Иван» или, к примеру, «казак Степан» не менее органично вписываются в размер песни. И они правы. Еще скромнее мне надо быть, чем сейчас, несмотря на то, что это практически невозможно…

Под такие невеселые думы и въевшуюся в кровь привычку растягивать по дороге тугой лук в качестве тренажера мы добрались до нашего села. Там нас уже поджидал отец Василий, бочонок моего крепкого меда литров на пятьдесят и столитровая бочка бражки. Учитывая, что по семьсот граммов моего двадцатиградусного напитка – для здешней публики это уже доза глубокого наркоза, сто литров бражки были явно лишними.

Но перед попойкой была обязательная часть, состоящая из короткого молебна и долгого дележа добычи. При подсчете долей атаман, как обычно, посчитал на убитых по три доли и по две доли раненым, не способным пойти с нами в следующий поход. Узнав, что в следующий раз атаман планирует удрать от семьи через три дня, прихватив с собой большинство мужиков, Мотря выдала лицензию на продолжение благородного дела сокращения народонаселения лишь троим из восьми: мне и двум легко раненным в руки казакам. Тут попросил слова и вышел в круг один из казаков Непыйводы. Он и задал вопрос:

– Слыхал я, что один из убитых хлопцев стрелу в спину получил. Кто мне растолкует, как это случилось?

Пришлось мне выходить и просить слова:

– Я рядом с ними был. У них наказ был не подниматься: без доспехов они были. Когда на меня трое басурман на конях кинулось, встали хлопцы мне на подмогу. Один копье не успел бросить, как стрелу в грудь получил, второй успел, за вторым копьем нагнулся, как ему стрела в спину вошла. Если бы не они, может, не стоял бы я сейчас здесь. Они стрелы татарские на себя приняли, что в меня лететь должны были. Время мне дали басурман стрелами посечь. Вот как дело было, казак. Растолковал я тебе?

– Я бы хотел еще кого-то послушать, кто видал, как оно было…

– Так ты что, мне не веришь, казак? Может, ты хочешь меня брехуном назвать? Так ты прямо скажи, как есть. А вот что я хочу у тебя спросить. Ты скольких басурман вчера положил? Отвечай, когда тебя спрашивают, не молчи. Мне так сдается, что ни одного. А те хлопцы, что в землю легли, каждый двоих упокоил. Одного в первой сшибке, второго во второй. Чего замолк? Поспрошай еще.

Я подошел к нему достаточно близко, чтобы при желании сделать короткий шаг вперед и влепить ему в рожу. Без хорошего мордобоя решение этого вопроса не проглядывалось. Но оно нашлось. Свое веское слово сказал атаман Непыйвода:

– Демьян, ты спросил – тебе ответили. Выходи из круга. И ты, Богдан, уймись. Раз ты все видел и правду нам сказал, то не прыгай, как молодой петух. Ты славно вчера бился, то все видали, но пора тебе уже от боя охолынуть. Тут товарищи твои стоят, а не басурмане.

– Простите, братцы, если обидел. Не со зла я. А как видел, так и рассказал.

Атаман как ни в чем не бывало продолжил подсчеты, казаки с новой силой включились в оценку полученной добычи, а мою голову полностью захватил сравнительный анализ. Даже самый бедный пастух, шедший в набег, нес с собой ценностей на девяносто – сто монет серебром. Два коня, сбруя, оружие, сапоги, одежда – все это стоило денег. А были отдельные представители крымско-татарского народа, с которых можно было снять ценностей монет так на пятьсот. В среднем каждого раздетого сегодня можно оценить на сто пятьдесят монет. С учетом долей командного состава, раненых и убитых, на одну долю, которую мне выдадут, придется сто десять серебряков. Учитывая, что средний ремесленник за год зарабатывает не больше восьмидесяти, привлекательность разбойничьей деятельности сомнения не вызывает. А помереть можно и от лихоманки, и от несварения желудка. Смерть в данный исторический период была постоянным спутником человека, поэтому особо никого не пугала.

Предстоящие четыре сравнительно спокойных года будут по-своему опасны. Моя бурная производственная деятельность и вынужденное безделье основной вооруженной массы населения будут диссонировать, и относительная гармония может нарушиться. А относительная гармония – это наше все, ибо абсолютная гармония недостижима. Значит, предстоит озаботиться и этим вопросом…

Пьянка затянулась до глубокой ночи, поэтому в лесу в нашем временном лагере мы появились лишь на следующее утро. Мне впервые пришлось принять участие вместе с атаманом и моими десятниками в нелегкой церемонии уведомления родичей погибшего об их утрате. В селе мы бы заходили в каждую хату, а тут собрали их всех вместе.