Андрей Бондаренко - Чукотский вестерн

– Можешь её, если встретишь, себе забрать, – вежливо так ответил. – Мне она нынче не нужна, у меня теперь светленькая имеется.

– Это да, – зацокал языком Маврикий с видом знатока. – Эти светленькие – тихони тихонями с виду, а иногда такое в постели вытворяют, куда там рыжим и чернявым…

Ник вспомнил, как погладил Зинино бедро (чуть-чуть, притом через юбку плотную!), а у девчонки ноги задрожали – слышно было, как чашечки коленные друг о друга стукаются.

Красота, блеск полный!

«Неплохо бы ещё, – размечтался Ник, – чтобы то бедро девственным оказалось…»

– Никита, иди сюда! – позвали громко.

Обернулся: около второго самолёта Эйвэ, уже в военной форме и с опознавательным значком на груди, оживлённо болтал с каким-то моряком.

Забрав из салона самолёта свой вещмешок, Ник подошёл к разговаривающим.

– Это Никита Андреевич Иванов, командир нашей группы, – представил его Эйвэ. – А это – Андрей Шняга, начальник местного морского порта, да и аэродрома, пожалуй, тоже.

– Вдобавок ко всему – капитан славного мотобота «Проныра», – многозначительно добавил морячок, крепко пожимая Никите руку.

«Вот и человек Курчавого нарисовался», – понял Ник.

– Ну, вы до хаты ступайте, – посоветовал Шняга. – Разгрузку мы и сами произведём, людей у меня нынче навалом, – ткнул пальцем в сторону. Там, возле каких-то обгоревших развалин, лениво приплясывали на ветру худенькие солдатики. Человек сорок, не меньше. Синхронно приплясывали, практически, в унисон. Ансамбль песни и пляски Красной Армии такой.

– Я к тебе, Никита Андреевич, утречком раненько забегу, – на прощание прошептал Шняга, подмигивая Нику по очереди обеими глазами.

Рядом с одинокими воротами (одинокими – по причине полного отсутствия собственно забора) стояла потрёпанная ветрами скульптура – чукча в компании с северным оленем. У оленя в наличии был, почему-то, только один корявый рог.

Чуть в стороне от скульптуры обнаружился и настоящий чукча – тоже потрёпанный и непрезентабельный, без оленя, но с картонной коробкой. В коробке весело копошились лобастые щенки.

Увидев подходивших к нему людей, чукча заметно оживился.

– Здрасте, дядьки, чайку бы, а? Отработаю чем или на щенков поменяю: один щенок за одну пачку чая. Может, сговоримся, дядьки? А? Хорошие щенки, злые. Волками вырастут, зуб даю, – щёлкнул ногтем большого пальца по своему единственному чёрному зубу.

– Обойдёшься, гнида. – Эйвэ невежливо отодвинул просящего в сторону и пояснил: – Спиртного им совсем не продают – строго запрещено. Так они чифирить моду взяли. За пачку чая на всё готовы. Но лучше вовсе ничего им не давать. Логика у них железная: если кто один раз чего дал, значит, и второй раз дать может. Полгода потом будет следом за тобой ходить и канючить слёзно. А если за щенка пачку чая дашь – совсем замучит. Будет каждый день щенков приносить. Говоришь ему, не надо, мол, больше щенков. А он, морда тупая, думает, что этого конкретного не надо, – мозги у него так устроены. Назавтра другого обязательно притащит. Послезавтра – третьего. И так – до бесконечности. Так что, учти на будущее.

Певек этот даже посёлком нельзя было назвать. Так, второстепенный опорный пункт или стойбище неорганизованное, что вернее.

Три сборно-щитовых домика американских, с пяток халуп, сколоченных из фанерных ящиков, два десятка землянок, вырытых в склоне пологой сопки, да множество чукотских яранг, разбросанных в беспорядке по всей округе.

Одни яранги – большие, куполообразные, крытые старой парусиной; другие – маленькие, с крышей из моржовых шкур и кусков тюленьей кожи.

– Вот это – Чаунская бухта, или губа, тут уж как кому больше нравится, – с видом музейного гида вещал Эйвэ, размахивая руками. – Видишь, вон там тянется гряда сопок? Самая высокая из них называется Пээкиней. От этого названия и Певек получился, после трансформации уродливой. Легенда здесь ходит, что в очень давние времена на склонах этой сопки шла ожесточенная война чукчей с коряками, или юкагирами там, к примеру. Горы трупов образовались. А хоронить негде – вечная мерзлота кругом. Отсюда и название Пээкиней – «дурно пахнущая гора». К югу, за теми сопками, и зоны начинаются, штук пять, новые совсем. Что характерно, только два побега здесь случилось. Этот Сомов, с которым вы в Магадане беседовали, да неделю назад девчонка одна в бега подалась. Наверно, песцы уже и все косточки её обглодать успели…

Землянка обычной оказалась: вонючей, тесной, прокуренной до самого основания. Прибрались, примус раскочегарили, макарон наварили. Тут и Сизый пожаловал – прилетел на третьем самолёте, с часовым опозданием.