Андрей Бондаренко - Чукотский вестерн

– Уважаемый, вы знаете, что этот знак обозначает? – ткнул указательным пальцем в значок с профилем Сталина, закреплённый на своей гимнастёрке.

Комиссар пренебрежительно махнул рукой:

– Бросьте, ко мне это не относится. Я комиссар государственной безопасности третьего ранга, что, как минимум, соответствует армейскому званию комдива. И вообще, все полномочия группы «Азимут» распространяются только на данную территорию, а я приписан к Московскому ВО.

– А сейчас вы где находитесь? Ведь, не в Москве?

– Ну, и что из этого?

Ник несильно ударил собеседника по лицу, даже и не ударил, так – ткнул просто. Ну, надоел ему этот самодовольный сытый тип. До чёртиков – достал!

Комиссар, одной ладонью зажав кровоточащий нос, другой принялся судорожно расстёгивать кобуру.

– Расстреляю, мразь! Всех – расстреляю! И сучек этих подзаборных…

Тут Ник психанул уже по-настоящему: сбил вальяжного деятеля с ног и принялся молотить руками и ногами – безостановочно, ничего не видя перед собой.

– Никит, остановись! Остановись! – повисла у него на плечах Зина.

Ник отошёл в сторону, дрожащими руками взял уже прикуренную беломорину, любезно протянутую Лёхой, затянулся несколько раз.

– Майор Петренко! – позвал.

– Я!

– Данный красноармеец, – показал рукой на ползающего по земле и безостановочно скулящего бывшего комиссара, – поступает в ваше распоряжение. Пристройте этого зажравшегося поросёнка к какому-нибудь стоящему и полезному делу…

У трапа самолёта их встретил вечно-улыбающийся Маврикий Слепцов. Встретил и тут же принялся вопить:

– Привет, ребятишки! Живы до сих пор? Удивительное дело, право! Даже девицами обрасти успели: и беленькая у них имеется, и чёрненькая. Вот же, кобели…

– Ты, Мавр, поаккуратнее, – прервал его Лёха. – Не посмотрю, что ты – народный герой, дам пару раз, потом зубы по всей лётной полосе собирать придётся.

– Молчу, молчу! – замахал руками Маврикий. – Всё, проходите, любезные мои, в салон, рассаживайтесь, через десять минут взлетаем. А тебе, Никитон, пакет, – протянул Нику плотный коричневый конверт.

Ознакомившись с содержанием инструкции, Ник встал со своего кресла и прошёл в кабину к лётчикам.

– Слышь, Мавр, говорят, что лётчики – ребята запасливые. Не найдётся выпить чего?

Маврикий с недовольным видом прошёл в хвост самолёта, вернулся с двумя бутылкой коньяка в руках, протянул Нику:

– От сердца отрываю! Две – чтобы потом по второму разу не бегать, всё сразу отдаю.

– А рюмки там, стаканы?

– Ещё чего! – внебрачный сын Господа Бога даже обиделся. – Не полагается на борту самолёта рюмки-стаканы держать, примета плохая…. Кстати, тебя же, Никитон, когда выпьешь – всё на песенки тянет? Вон под тем сиденьем – гитара валяется…

Бутылка с коньяком пошла по кругу. Даже Айна, испуганная и дрожащая от ощущения полёта, глотнула пару раз.

– Сообщаю вам, дорогие товарищи, о нашей дальнейшей судьбе, – начал Ник. – Сейчас, в соответствии с полученной инструкцией, мы следуем в славный город Ленинград, для обучения в специальной разведшколе при НКВД. Наш новый куратор – Иван Георгиевич Бессонов. Всем присвоены очередные воинские звания, по прилёту даже разные награды должны будут вручить. Так что – ура, товарищи!

– Ура! Ура! Ура!

Ровно гудели моторы самолёта, коньяк закончился, клонило в сон.

– А что, командир, давай-ка, выдай нам финальную песенку, – Банкин протянул Нику обшарпанную гитару. – Такую, чтобы по делу была…

Ник взял несколько пробных аккордов, откашлялся и выдал:

Победа однажды отважно

Нас посетила привычно.

И трубадуры важно

Оповестили мир:

Мол, нынче у нас всё отлично,

Вокруг спокойно и благостно,

Без этих дурацких выстрелов,

И без звона рапир.

Не будет уже – как прежде!

Походы и битвы в прошлом!

Давно разбежались лошади,

Затупились клинки…

И прекрасные женщины,

В белых как снег одеждах,

Осыпают героев цветами

С ног и до головы.

Что ж приуныли, братцы?

Слава и деньги – в тягость?

Женские ласки – не в радость?

И тоска на душе?

Лишь желанье подраться

Вместе с нами осталось,

Никуда не девалось,

Даже неважно – с кем….

Может, уедем отсюда?

В те края, где сраженья,

Где бои и походы,

Да зелёный прибой…

А победа – она лишь тёща,

Совсем, причём, нелюбимая:

Погостили, любезная?

И быстро – домой…

А Победа – она лишь тёща,

Совсем, причём, нелюбимая:

Погостили, любезная?

Читать дальше