Андрей Бондаренко - Чукотский вестерн

– Да, ну, – передёрнул плечами Лёха, – какой ещё предатель? Чего удумал-то, командир?

– Такой, ты посмотри, во что он одет.

На ногах у капитана наличествовали брюки защитного цвета с бурыми и коричневыми пятнами, заправленные в высокие ботинки со шнуровкой, а на плечи была наброшена такая же пятнистая куртка, не скрывающая бежевой футболки с иностранными буквами на груди.

– А почему же он тогда связан? – не сдавался Сизый. – Вон, смотри, какой у него фингал под глазом.

– Да всё очень просто: не поверил Курчавый приказу об эвакуации. Может, Банкин плохо голосу этого Большого Джима подражал, или какой-то условный пароль существовал для такой ситуации. Наверняка, спорить стал, кричать. А американцы, они ребята дисциплинированные, трепетно относящиеся к приказам начальства. Вот, и связали. Решили: доложим обо всём непосредственно Большому Джиму, а дальше пусть он сам думает: забрать этого скандального русского с собой на шхуну или же здесь в пещере оставить – пошло помирать. Что-то такое здесь и произошло…. Прав я, Пётр Петрович? Да вынь ты уже у него кляп изо рта!

Освобождённый от кляпа Курчавый долго и брезгливо отплёвывался, глубоко дышал ртом, закатывая глаза, мол, очень слаб, помираю…

– Так что же вы нам расскажете, товарищ Курчавый? – проникновенно спросил Ник. – Может, сказку какую про козни коварных врагов? Про невероятное стечение обстоятельств? А? Да отвечайте уже, не стройте из себя святую невинность!

– А я вам и не «курчавый» вовсе. Не смейте больше меня этим дурацким прозвищем именовать, – неожиданно заявил капитан. – «Курчавый» – это мой псевдоним, взял его себе для конспирации, когда по молодости и глупости верил в идеалы революционные. Как же: свобода, равенство, братство. Пролетарии всех стран – объединяйтесь…. Чушь полная! А настоящая моя фамилия – Голицын. Да, из тех самых! Понятно вам, голодранцы?

– Чего ж тут непонятного? – поморщился Ник. – Всё даже очень просто: гнусные и грубые реалии растоптали светлые юношеские идеалы, вот вы и решили – о корнях своих вспомнить и, посыпав голову пеплом, вернуться к прежнему, так когда-то презираемому образу жизни.

– Да, всё растоптали! Всё! – Курчавый задёргал щекой. – Победила революция – и что? Голод, продразвёрстки, коллективизация, лагеря. И всё это во имя светлого будущего? Потом – НЭП. И тут же многие партийцы жировать начали. У этого – жена кооператив организовала, у того – сын артель возглавил. И понеслось, и поехало: опять новая элита народилась…. Есть элита, значит – и быдло есть! Потом грянул передел собственности. У вашего соседа хорошая квартира? Напиши донос на него, глядишь, и ты в эту квартиру переедешь. Не получилось? Кто-то другой квартиру репрессированных занял? Не огорчайся, соседей этих много, может в следующий раз получится…. Ты, главное, пиши! Где же они: свобода, равенство, братство? Где – справедливость? Где, я вас спрашиваю?

– И тогда вы решили уехать из страны на поиск новых идеалов. Только не просто так, а деньжат заработав, чтобы новую жизнь с комфортом начинать, с фундаментом основательным…

– Да, решил. И не тебе меня осуждать, мальчишка! – из глаз капитана потекли слёзы. – Да, договорился с американцами, даже контракт с их правительством заключил. Всё легально и официально: я им – прикрытие, они мне – паспорт и деньги…

Сизый наконец пришёл в себя и тоже решил принять участие в разговоре:

– А чего ж это ты тут делаешь? Чего не прикрываешь? Решили выйти из игры, надоело? Или деньжищи уже в сундук не помещаются? А как же контракт хвалёный, неужели побоку? Захотел кинуть новых хозяев, гусь лапчатый?

– Я всегда только годовые контракты подписывал, – пояснил Курчавый. – С двадцатое августа – по двадцатое. В этот раз просто решил не продлевать, не пролонгировать, ну его, надоело. Опасно здесь стало, с тех пор как он объявился, – рукой на Ника показал.

– А ведь это ты тогда, на Ладоге, Ротмистра убил, – прозрел Ник. – Мы же с ним одинаково одеты были, вот ты и перепутал. И Токарева – ты убил. И в самолёт ты взрывчатку заложил, а совсем не Мэри Хадсон. Так ведь?

Курчавый-Голицын устало прикрыл глаза:

– Я, конечно же. На Ладоге, действительно, накладка вышла: одежда одинаковая, рост и телосложение – тоже. В кого первого стрелять? Понятно, что второй успеет упасть и отползти. Не стал бросать жребий, с того, кто первым шёл, и начал. Ошибся, конечно. Архангельская же операция идеально была разработана: эту рыженькую дурочку вызвал, якобы с детишками пообщаться, в топливный шланг запихал пару шишек еловых, взрывчатку термическую в твой рюкзак подбросил. Хитрая штука, срабатывает, когда температура за три минуты меняется больше, чем на три градуса. Кто же знал, что этот Маврикий Слепцов – настоящий ас и сможет самолёт на речной лёд посадить? За что Токарева и Бочкина убрал? По Токареву отдельный был запрос, из Испании. Хорошо за него заплатили. А Бочкин – способный был парнишка, начал догадываться о многом, факты отдельные сопоставлять, вот я и решил подстраховаться. А ещё там, у Паляваама, это я по лагерю с сопки из миномёта лупил, а потом на перекладных «птичках» к Анадырю ушёл. Опять не повезло! И с подводной лодкой – тоже я. Снова неудача. Живучими вы, сволочи, оказались…