Алексей Федосов - Записки грибника #2

В чем-то может я и не прав, относясь предвзято к оружию самураев и восхваляя свое оружие. На своем острове они лучшие, так пусть там и останутся, ибо на материке им нет места.

На одной из ночевок подбил своих сторожей показать воинское искусство владения саблей (эту приблуду только дети не таскают) Сначала отказывались, ссылаясь на усталость, некогда мол — поперву надобно ночлег обустроить. Дожал. Мой очередной словесный наезд, прервал скрежет вынимаемой из ножен сабли. А ничего так, довольно острая железяка. Правда малость неприятно, когда острие в сантиметре от кончика носа раскачивается, а с противоположной стороны ехидный голос чего-то спрашивает.

А советчики, мать их за ногу, рекомендации выдают и комментируют…

— Семен, да ткни ты его разок, замордовал он ужо, горше редьки, язык его поганый.

— Не, лучше ухи подрезать…

— Ноздри вырвать и на лбу — вор начертать…

— Так он же не тать какой…

— Да на татя не похож, за то повадки как у пса бешеного, всякого покусать норовит…

Отбил лезвие в сторону, стукнув ладошкой по тупой стороне. — Только этим и можешь хвастаться? Себе в дупло засунь и там ковыряйся, придурок. Те слабо будет вот эту жердину с одного разу смахнуть, али сабля те нужна, чтоб порты не потерять или от собак отбиваться, когда с посиделок ночью возвращаешься?

Сделал вид что задумался. Потом выставил перед собой указательный палец и покачал им, — Мне ведомо зачем тебе сабелька. Ты когда до ветра ночью ходишь, с собой берешь, от мышей отбиваться они в потемках дюже страшно пищат. А то пойдешь пописать, заодно и покакаешь…

— А ты за мной, доглядывал что ли? — Семен упер саблю в землю и гордо выпятил грудь. — Да я пятерых татар ей срубил…

— Ну да, ну да, догнал и порубил. — Я потянулся к костру, подобрал маленький сучок, тлеющий с одной стороны. Подул на него, чтоб разгорелся и бросил в сторону стрельца, метился при этом в грудь. Семен, не ожидавший от меня такой пакости, взмахнул левой рукой, пытаясь отбить уголек. При этом видимо хотел отшагнуть в сторону, да вот сабля помешала, запуталась промеж ног и парень с размаху сел на задницу, эдакой раскорякой. Народ заржал. Ничто так нас не радует, как всякого рода нелепица случающаяся с друзьями.

Налившись дурной кровью, Сема вскочил на ноги и замер на месте, наткнувшись взглядом на дуло двадцать пятого калибра.

— Федька, сучий потрох, убери пистоль. — В круг света от горящего костра, шагнула знакомая фигура сотника и остановилась напротив, — Тебе сколько раз говорено было…

Я, молча, поднял пистолет в темное небо и нажал на спуск. Курок сухо щелкнул, но выстрела не последовало. Выставил вперед левую руку и разжал кулак, на ладони тускло блеснул медным донцем, патрон.

— А ну пошли прочь отсель… — Силантий произнес это в полголоса, я бы сказал спокойным тоном, а вот народ, словно ветром сдуло. Только что рядышком стояли, глазом моргнул и уже нет никого.

Сотник сел рядом со мной, поднял с земли пруток, по шурудил в костре, сдвигая к центру откатившиеся веточки и мелкий сор. Подбросил в огонь несколько еловых веток. Сначала поднялся ароматный дым, а потом с веселым треском, ввысь, разбрасывая искры, взвилось пламя. Старый стрелец задумчиво посмотрел на танцующие язычки, оранжево-красного огня.

— Тебе чего надобно? Ты пошто как пес на ребят кидаешься? — Силантий повернул голову и посмотрел на меня.

— Обида гложет, — Я нажал на рычаг, ствол откинулся. Вставив патрон в патронник, зарядил пистолет, задумчиво покрутил его, осматривая со всех сторон, потом убрал в кобуру. И с самым честным лицом уставился на своего собеседника.

Он усмехнулся, — И кто ж тебя обидел, сиротинушку.

— Так ты самый и есть.

— Я! — Силантий рот раскрыл от изумления. Бровки домиком, серые, еще не утратившие своего цвета глаза, словно два блюдца, артист, ей богу артист. Мне до него как до Пекина согнувшись.

— Нет, я! Кто тебе сказал, что ляхи войной пойдут, а? Ты ж не поверил мне, но в Москву на ночь глядя, поехал, дружков своих пытать. Я как проклятый в этой мастерской с утра до ночи торчал, парням жизни не давал и что толку. Ружей понаделали, а добрый дядька Силантий не разрешил из них стрелять — Негоже, припас жечь попусту, надобно для ратного дела сберечь. Твои ли это слова?

Молчи уж, — Махнул на него рукой.

— я в двух шагах от тебя стоял и сам это слышал. А ведомо ли господину сотнику, что у него половина стрельцов глаза при выстреле закрывает? — Обернулся через плечо к палатке стоящей поодаль и крикнул, — Илья! Окороков, хрен не русский, ружье мое принеси.