Алексей Федосов - Записки грибника #2

«Дельная мысль и как это я сам до такого не до тумкал?»

— За науку спасибо тебе. — Разлил по маленькой и, решительно заткнув флягу пробкой, убрал с глаз долой, подальше от соблазна. Почему-то мне казалось, что сейчас нужна трезвая голова. И в неё пришел вопрос, вежливо постучался и попросил его озвучить, — Архип ты тут говорил — конь, конь добрый, а разве это… — И заткнулся под весело-задумчивым взглядом. Вот так между делом, спокойненько сдать себя, добавив еще один кирпичик в копилку непонятность, каковая у Архипа была наверняка, ежели он мне сразу выдал — кто я и что…

Снисходительным тоном мне была прочитана лекция — Боевые кони. Конь добрый, конь, мерин добрый, мерин, меринок и меринец отличаются друг от друга и весьма ощутимо. Бабай например, проходит по высшей категории для меринов. Ежели не был выхолощен, стал бы высшего сорта. В распределении по рангам принимается во внимание все, пол, возраст, здоровье (определяли государевы коновалы) внешний вид, оснащенность (типа чтоб подковы были соответствующие сезону) Честно скажу, что в лошадях могу определить только кобылу и жеребца, все остальное для меня, китайская грамота. Но нахвататься умных слов… Пригодиться. Когда рассказчик пошел на второй заход, решил перевести беседу в другое русло.

Я здесь еще не нанимал дворян на службу, работу, так разговоры вел, но там была позиция прямо противоположная.

— Архип, молви — что ты хочешь за службу свою, — Ну их нах с этикетом, достали уже кривотолки и намеки.

Он приосанился, ладонью расправил усы, нахмурил брови и, придав лицу, подобающее моменту выражение, изрек, — Да ничего мне не надобно. Какову долю дашь, такова и будет.

Вот гад, теперь я должен дать столько, чтоб он посчитал, что это нормально и нет урона его дворянской чести. И мне на ум пришел его рассказ о службе…

— Десяток коней, пять пищалей, сабли и збруя для холопов твоих и все что Грицко с Панасом на ляхах возьмут.

— То не мое, то парней добыча, — поправил меня Архип и замолчал, продолжая, между прочим, сидеть с подобающим лицом.

— Даже не проси, ружей для холопов не будет. — Как можно тверже высказался, утащил с миски огурец и откусив половину захрумкал.

Он молчит, а я ни хрена не понимаю — что еще надо предложить? На вопрос — Деньги?

Отрицательно покачал головой и, на губах скользнула легкая улыбка.

«Гадский папа, ему еще и весело…»

А он уже улыбается широкой улыбкой, следя за моими потугами и, тут до меня доходит! То, что предлагал ранее принято, но это не ему лично, а его холопам и братьям.

— Ружье? — Спрашиваю в надежде что угадал. И не ошибся в своем предположении.

— Такое же, как у тебя, — следует уточнение.

— Именно такое, врядли, а вот подобное… — И пояснил, — Из моего можно только пулей стрелять, а из того что дам, и дробом и картечью.

Теперь он задумался, вояка с хозяйственником спорят — одному одно надо, другому другое. И чему будет отдано предпочтение? С огромным отрывом, первым к финишу пришел хозяйственный человек, ура товарищи. У меня с души упал камешек, стволы есть, подобрать качественный, не проблема — нарезных всего три и в ближайшие дни будет готово еще два. Так вот они забронированы для будущих снайперов. Не дам!

Я подсластил пилюлю, да так, что они все, стали моими лучшими друзьями, — В походе будешь брать столько, сколько надобно будет, а когда возвернемся… Кажный месяц по двадцать пять штук, пока оружье не сломается, условие токмо одно, стреляные гильзы взад вертаешь. И еще одно, для пистолетов сии патроны не подойдут, слишком сильные. Согласен ли ты на такой подарок?

Он даже не задумался, протянул руку, и мы скрепили уговор рукопожатием. О грамоте на этот момент, даже и не вспомнил…

Дальше я совершил святотатство, залез к Силантию в заначку и выудил кувшинчик красного вина, который мы с Архипом благополучно удавили. Шлифанули — дверной, пробойный, косячный, стременной копытный седельный и маленькую рюмочку на посошок…

Последнее что запомнил за этот вечер — довольная рожа Григория, как он ставит даскан на какую-то клюку и протягивает мне. Беру, опрокидываю в себя и вижу… Небо… Тучки куда-то летящие… Ворон… И крепкие натруженные руки бережно поднимающие меня и как я плыву, плыву, плы… ву…

Среди черного омута сна почему-то запомнился один момент. Разговор с моим невропатологом, Людмилой Сергеевной, она укоризненно качала головой и приговаривала, — Федя, Федя, всего пятьдесят грамм. — И показывала маленькую хрустальную рюмку… Интересно, это к чему?