Дмитрий Герасимов - Сорок третий номер…

– Что ты делаешь? – раздался голос над головой, и Кира вздрогнула так, что чуть не потеряла равновесие.

Неизвестно откуда выросший за спиной отец с тревогой наблюдал за происходящим.

– Что с тобой, дочка? Почему ты на полу? – Он присел рядом и поднял накидку. – Откуда это у тебя?

– Папка… – прошептала она. – Это – самое ужасное, что могло произойти за последние два дня…

Но тот, казалось, ее не слышал. Он в изумлении рассматривал накидку и платье, словно Золушка, которой приготовили бальный наряд.

– Мамины вещи… Невероятно…

– Здесь еще одна… вещь, – Кира пальцем, словно боясь обжечься, подвинула ему пистолет.

– «Вальтер»! – ахнул отец. – Я, наверно, сплю…

– Значит, мы спим вместе, – хрипло сказала девушка. – И это – дурной сон, папка…

Он, моргая, смотрел на дочь, а она – на него.

– Что делать? – спросила Кира. – Эти вещи были спрятаны за батареей, и спрятаны кем-то ! – она сделала ударение на последних словах. – Сами собой они появиться не могли. А тем более – в таком прагматичном месте.

– Звони Виктору! – выдохнул отец. – Немедленно!

– Чтобы он меня арестовал?

– И арестовал бы! Обязательно! – он затряс головой. – Если бы все это нашли во время обыска… Звони! А к пистолету не прикасайся.

– Я его боюсь… – плаксиво скривилась Кира.

– Кого: пистолета или Виктора?

– Обоих…

Отец поднялся с пола, поискал глазами сумочку, схватил ее и протянул дочери:

– Звони!

Кира медленно, словно выходя из оцепенения, достала из сумки телефон, набрала срывающимся пальцем Vitjusha и вдруг испуганно подняла глаза на отца:

– А вдруг это он мне подбросил?

– Кто?

– Виктор. – Она даже похолодела от такого предположения. – Чтобы потом найти спрятанное и арестовать меня.

Неожиданно затрещал дверной звонок, и отец с дочерью разом вздрогнули.

Он посмотрел на часы.

– Что-то рановато для Николая…

Кира ахнула и закрыла ладонью рот.

Звонок повторился.

– Все, папка… Поздно… Это за мной…

Она медленно встала и направилась к двери.

– Подожди! – испуганно крикнул отец. – Я спрячу вещи!

Он сгреб в охапку сваленное на полу и бросился вон из комнаты.

Ледяными пальцами, словно снимая оружие с предохранителя, Кира отвела в сторону «собачку» замка. Дверь бесшумно открылась, и сухощавый пожилой мужчина, возникший на пороге, почтительно наклонил рыжеволосую голову:

– Здравствуйте, вы – Кира? Я бы хотел поговорить с вами и вашим отцом. Меня зовут Олаф Петри…

Карелия, Петрозаводск, сентябрь 1973 года

Олаф Петри, начальник следственного изолятора № 1, – высокий, сухощавый мужчина лет сорока, с тонкими, интеллигентскими чертами лица и копной рыжевато-русых волос – никому не сообщил, где собирается провести ночь. По инструкции он обязан был это сделать, но пикантность и щекотливость ситуации заставили его промолчать. Никому – ни дежурному по СИЗО, ни тем более прокурору, вовсе необязательно было знать, что его жена с дочерью еще не вернулись с курорта, а он сам уже вторую неделю ночевал не дома.

Сегодня с самого утра моросил противный ледяной дождь, а к вечеру небо и вовсе рассердилось не на шутку. Налетевший со стороны Онежского озера ветер швырял на ветровое стекло, словно лопатой, тяжелые, рваные водяные россыпи. На своем новеньком ВАЗ 2101 (предмете гордости и неоспоримого превосходства начальника СИЗО перед подчиненными) Олаф проехал по мостовой Октябрьского проспекта, пузырящейся потоками взбешенной стихии, свернул на Московскую улицу и через пять минут был уже на набережной.

Там он остановился, сдал задом на бетонный пятачок перед Геологическим музеем и выключил двигатель. Последующие сорок минут Олаф топтался на тротуаре с поднятой рукой, ежась от мокрого ветра и пытаясь разглядеть в стене дождя спасительный зеленый огонек свободного такси.

Было примерно полдвенадцатого вечера, когда он, промокший до нитки, злой и уставший, добрался до серой пятиэтажки, угрюмым пятном прилепленной к старому городскому кладбищу в самом конце Фабричной улицы. В этот поздний час скорбный погост выглядел еще печальнее. Он выбрасывал из темноты со вспышками молний очертания крестов и надгробий и, казалось, отчаянно взывал о чем-то к черному, взбешенному небу.

Олаф медленно поднялся по лестнице на второй этаж, поискал глазами нужную кнопку звонка на обшарпанной стене и позвонил.

Дверь сразу же открылась, и женщина лет тридцати пяти, в плотном домашнем халате, расшитом безвкусными лилиями, бросилась Олафу на шею.