Олег Языков - Корректор реальности

Вот теперь я и увидел, не из смотровой щели танка, а с возвышенности, как из правительственной ложи, что могут сделать с врагом десять, всего десять! – превосходных советских танков, ведомых подготовленными экипажами.

Снаряды немецких пушек били по броне КВ и отскакивали трассирующими болванками. Немецкие танки всячески пытались выйти в бок нашим, стреляли с пистолетных дистанций! Но – безуспешно. А вот наши – нет! Враги сошлись грудью на грудь. Снаряды наших пушек ломали немецкую броню с любого ракурса. Каждый выстрел – новый горящий немецкий танк!

– Вот это да-а… – восхищенно выдохнул Андрей.

Пока он проговаривал свою фразу, загорелось еще два немецких танка. Бой откатывался влево от нас, накал его спадал. К чести немцев нужно сказать, что никто из них не вышел из боя. Или не смог выйти… Так они все, в конце концов, и задымили в изжеванной и взрытой танковыми гусеницами траве. Все сорок. Я специально посчитал. Дед кашлянул и отвернулся, пряча лицо. Я мельком увидел, как он незаметно смахнул с глаз слезы… Внуки Деда не подвели… [26]

Старший сержант Шевелитько вышел из душного КПП на улицу и смачно раскурил самокрутку. Выдохнув огромный клуб дыма, он машинально разбил его рукой и оторопел. На него, из темноты, молча и тихо вышли четыре человека, увешанные оружием и отощавшими сидорами. Маскхалаты были подранные и грязные. На лицах военных тенями лежала усталость. Недельная щетина тоже их не красила.

– С-стой… – шепотом начал кричать Шевелитько, цапнув кобуру. – А ну стоять! Стоять, я говорю!

Акцент его куда-то пропал, голос внезапно окреп, и команда получилась угрожающей. Но страшные мужики только ухмыльнулись в ответ.

– Помначкар Шевелитько! Здоровеньки булы, старший сержант! Ты что, опять караулишь?

– Товарищу капитан! Це ж вы! Боже ж мий! Як же вас перекосое… Хм-м… Звидкиля вы зараз, товарищу капитан, а?

– Откуда пришли – там нас уже нет… Открывай давай, старший сержант…

– Звиняйте, товарищу капитан, а дэ ж ваша перепуска?

– Какой пропуск, Шевелитько! С боевого задания мы! Открывай, давай!

– Та ни-и, товарищу капитан! Не можу я… Документ трэба…

– Вот, черт! И принесло тебя, Шевелитько, нам на закуску! Звони дежурному, вызывай его сюда… Устали – сил нет… Даже шлепнуть тебя, гада, лень. Звони-звони… Домой скорей охота… – И я неудержимо зевнул.

—Вот! – Я не очень сильно, памятуя о слабом профессорском сердце, хлопнул папкой с ботиночными тесемками по столу Аппельстрема. А потом, посильнее, хлопнул ладонью по папке. – Готово!

Аппельстрем с сомнением посмотрел на мое подношение.

– Хм-м… А это что?

– Отчет о выходе, разумеется! – мои глаза лучились сдержанной гордостью. – Все как есть расписал! Две ночи работал, как литературный негр какой-то!

– А инфокуб? – Аппельстрем поднял на меня больной взгляд. Впрочем, как я стал замечать, его взгляд на меня становился больным по умолчанию. Все чаще и чаще.

Я вздохнул. Порылся в кармане и выложил металлический кубик со стороной сантиметра в полтора. В моем мире, в фантастической литературе его чаще называли голокубом, но – хрен редьки не слаще…

– Вы же знаете, профессор… Адмирал, эта старая задница, не любит работать с кубом. Он предпочитает бумажный носитель.

– Знать-то я, положим, много чего знаю… Но процедура есть процедура… Положено сдать инфокуб – будьте любезны. Чистили?

Я только тяжело вздохнул. Не знаю, как эти паразиты ведут запись событий на боевом выходе. У меня складывается такое впечатление, что за левым плечом оперативников, как ангел какой или, прости господи, – дьяволенок, что ли? – висит записывающая буквально все дела электронная муха. Причем – невидимая, сволочь этакая. После выхода запись положено чистить. Это каторга! Ну, да… Нужно убрать все пропуски в информации, время, ушедшее на сон, прием пищи, пустые перегоны на грешной земле и болтовню у костра, смену портянок и прочие мелкие радости солдата на войне. Я имею в виду отправление маленьких и не очень естественных человеческих потребностей. А как же! Памятуя о висящей за плечом вредной гадине, я эти самые маленькие потребности старался исполнять изящно и непринужденно, с истинно армейским, фронтовым шиком. То есть пускал струю повыше, подальше и помощнее, мысленно представляя восхищение девушек-операторов и прочих аналитиков Службы коррекции моей боевой мощью. Вот все эти милые интимные подробности и прочий компромат на бойцов группы я и чистил в течение почти четырех часов. Правда, в моем распоряжении были толковые фильтры поиска и очистки отснятого материала… Убивало другое… Гадом буду – где-то в архивах Службы коррекции наши боевые «Союзкиножурналы» лежат целенькими, со всеми страшными и смешными подробностями. Чует мое сердце – лежат!