Сергей Лукьяненко - Реверс

– И тут я справлюсь лучше других, – маясь, как осужденный перед казнью, пробормотал Сергей.

– Вот именно.

– Понимаешь, – пробормотал Сергей, – я и на Земле с самолетами не очень-то дружу. С нормальными пассажирскими лайнерами… Если ехать не более двух суток, всегда предпочитал поезд. Даже в Иркутск однажды поездом ехал…

– Боязнь высоты, а? Только честно.

– Есть немного, – сознался Сергей.

– Так это же просто замечательно! – подытожила Ева. – Постой… Стой, говорю!

Крик Евы был отчаянным, и крик помог. Схватившись за какую-то скобу, Сергей удержал себя от того, чтобы шагнуть во внезапно заструившийся перед ним воздух. Еще секунда, и Проход закрылся.

– Извини… – хрипло сказал Сергей. – Я не хотел. Знаешь, я не трус, но я боюсь. Это у меня неподконтрольное.

– Извиняться в любом случае незачем, трус ты или не трус. Полетишь?

– Да.

– Ну вот и хорошо. – Ева вдруг порывисто охватила руками шею Сергея и поцеловала прямо в губы. – И пойми же ты наконец: стесняться тебе нечего. Ты кто?

– Адреналиновый проводник первого рода, – пробормотал ошеломленный внезапным поцелуем Сергей.

– Вот именно. Это четыре слова. А «трус» – это четыре буквы. Есть разница!

– Если разница только в количестве букв…

– Ты мне надоел, – величаво заявила Ева. – Живи и пользуйся своим даром, а думай о чем угодно, только не о нем. Знаешь, был у меня один знакомый адреналинщик первого рода, он очень любил копаться в себе. Русским не был, а вел себя прямо как русский интеллигент, прости господи. Ну и доигрался: приобрел фобофобию. Есть такая замечательная фобия: боязнь испугаться. С тех пор он боялся всегда, и всегда перед ним висел открытый Проход. Знаешь, чем дело кончилось?

– Инфарктом?

– Нервным истощением. Однажды он вошел в Проход, открытый неизвестно куда, и больше его не видели…

– Выдумала? – спросил Сергей.

– Истинная правда. Ну, чуть упрощенная. Спроси Тиграна, он подтвердит.

– У шахтеров профессиональная болезнь – силикоз, у водолазов – кессонка, а у меня, значит, фобофобия?

– Трепло ты, – беззлобно осудила Ева. – Это и есть твоя болезнь. Но трепаться трепись, а наружу-то поглядывай.

Спохватившись, Сергей приник к смотровой щели. Вовремя: от станции Волдыри к «Грозящему», усиленно дымя, катил давешний маневровый паровозик с большим, уже слегка закопченным белым флагом.

«Только в полете живут самолеты», – утверждает старая эстрадная песня. По мнению Сергея, этот биплан не жил в полете, а умирал, агонизируя, и каждую секунду мог дать дуба окончательно и бесповоротно. Это не жизнь, а шаткое пограничное состояние, которое рано или поздно кончится известно чем.

Аппарат имел полотняную, заплатанную кое-где обшивку. Расчалки на концах очень длинных плоскостей были деревянные, а ближе к фюзеляжу роль расчалок выполняли две черные бочки газогенераторов. От них тянулись шланги к мотору. Для обтекаемости бочки были миндалевидными, их форма показалась Сергею единственной уступкой аэродинамике, допущенной местными авиаконструкторами.

Возможно, он был пристрастен: аппарат все-таки летал. И даже – о чудо! – имел стартер для запуска двигателя.

Хотя процесс загрузки бочек чурками мог кого угодно рассмешить до слез. Понятное дело, за исключением тех, кому предстояло лететь.

Некоторый запас чурок хранился в фюзеляже самолета сразу за остекленной кабиной. Там же помещалось оборудование для добычи топлива: двуручная пила и топор. Кабина была рассчитана на троих, и на месте пилота сидел авиатор-пограничник. Ева тихо кипела от злости: достигнутое соглашение подразумевало доставку ее и Сергея лишь до границы Оннели. Дальше, от приграничной станции Пулахта до горно-лесистой глубины страны приходилось добираться самим. Потеряв бронепоезд, пограничники ни в какую не желали рисковать потерей еще и самолета. Ева ничего не сказала, но Сергей видел: по ее убеждению, Тигран не был достаточно настойчив и уступил зря.

Не уступил он в другом: потребовал, чтобы самолет совершил посадку рядом с бронепоездом, и добился своего. Сел-то биплан нормально, но разбегался, развернувшись против ветра, столь долго, что, казалось, раньше кончится степь, чем он взлетит.

Пассажиры – это единственное, что в нем не скрипело, угрожая развалиться.

– Сделай круг над бронепоездом и помаши крыльями, – по-аламейски приказала пилоту Ева.

Пилот пожал плечами и выполнил требуемое. Сергей видел, как в открытом верхнем люке командирского вагона показалась рука и помахала самолету.