Игорь Градов - «Хороший немец – мертвый немец». Чужая война

Частая барабанная дробь зенитки минут пять гремела над полем, но существенного изменения в расстановку сил не внесла. Русские как сидели в своих норах, так и продолжали сидеть. А затем одна «тридцатьчетверка» неспешно вылезла из укрытия и одним точным выстрелом уничтожила орудийный расчет, даже следов не осталось. Если, конечно, не считать за таковые горячие куски металла и части человеческих тел, разбросанные по всему полю…

Выручил роту все тот же 479-й пехотный полк — одолжил пару 75-миллиметровых пушек. Их, правда, пришлось тащить на себе до самой передовой, фактически на руках — лошади вязли по брюхо в непролазной грязи и выбивались из сил, но зато все же выбили «тридцатьчетверки». Одна была уничтожена двумя попаданиями, а две другие, дав на прощанье орудийный залп, вылезли из своих укрытий и медленно скрылись за леском.

Шеломки наконец были взяты. В деревню вошли пехотинцы 479-го полка, а за ними — и подчиненные Макса. Задача, поставленная перед ротой, была выполнена.

От Шеломок мало что осталось — деревня была разрушена при артобстреле, но несколько изб, к счастью, уцелело. По ним и пошли немецкие солдаты — проверять, не затаились ли где красноармейцы. Макс вместе со своими людьми неспешно двигался по главной улице, вперед, как обычно, не лез. Пусть все проверят, посмотрят, а потом он займет какую-нибудь избу. Очень не хочется нарваться на засаду и получить пулю в живот…

Внезапно в одном доме послышался громкий женский крик, а затем — и отчаянный детский визг. Макс напрягся и поспешил на шум — проверить, что там случилось. В избе застал отвратительную картину — здоровый, крепкий фельдфебель из соседней роты (кажется, по фамилии Мильке) жестоко избивал лежащую на полу молодую женщину. Рядом с которой отчаянно орал мальчик лет пяти… В углу, у детской люльки, еще горестно причитала старуха.

— Что здесь происходит? — строго спросил Макс.

— Герр лейтенант, это семья русского командира, — доложил фельдфебель. — Вот, взгляните.

И протянул фотографию в разбитой стеклянной рамке. Макс посмотрел: на снимке был запечатлен молодой танкист (судя по треугольничкам на петлицах, старший сержант), стоящий у новенького Т-34. Он лихо сдвинул черный шлем назад и улыбался во все тридцать два белоснежных зуба.

— Это ее муж, — пояснил Мильке, кивая на женщину.

— Ну и что? — пожал плечами Макс. — Мы с женами и детьми красноармейцев не воюем. Какое вам дело?

— У меня младшего брата недавно убили, — мрачно произнес Мильке, — под Харьковом. Командир роты написал, что Зигфрида переехал русский танк. Раздавил насмерть… Возможно, машиной управлял этот вот командир или кто-то из его товарищей. Я как увидел эту фотографию, так не выдержал — ударил прикладом и разбил стекло. А русский щенок бросился на меня с кулаками…

Фельдфебель кивнул на плачущего мальчишку, который боязливо прижимался к старухе.

— Я толкнул его, — признался Мильке. — Мать кинулась защищать. Ну, и под горячую руку ненароком попала…

Макс взглянул на разбитую голову женщины, из которой обильно текла кровь, на орущего мальчишку и нахмурился:

— Ваше поведение недостойно звания солдата вермахта! Я обязательно доложу вашему командиру. Вас накажут…

Но фельдфебель, похоже, его уже не слышал — повернулся к старухе и стал вырывать мальчонку из ее рук.

— Я отведу этого гаденыша к командиру батальона, пусть отправит его куда-нибудь в Германию, в трудовой лагерь или на завод! Пусть работает на Рейх, искупает вину своего отца-большевика…

Мальчишка истошно заорал и забрыкался, отбиваясь от рук фельдфебеля, а бабка еще горестней запричитала и крепко прижала его к себе. Макс не выдержал — вытащил из кобуры пистолет и взвел курок.

— Немедленно прекратите! — крикнул он. — Я приказываю!

Но фельдфебель упрямо продолжал вырывать мальчишку из рук старухи, а когда понял, что ему это не удастся (та цепко держала внука), то сильно ударил мальчонку. В глазах Макса потемнело, он нажал на спусковой курок. Грохнул выстрел, и здоровый фельдфебель, дернувшись всем телом, медленно и неуклюже завалился набок. Как куль с песком… В его широко открытых глазах застыл немой вопрос — за что?

Старуха и ребенок замерли от ужаса, но Макс поспешил их успокоить. Сказал по-русски, пока никто не слышит — к счастью, в доме никого, кроме них, не было:

— Не бойтесь, никто не причинит вам вреда, я прослежу.

И быстро вышел из избы.