Александр Баренберг - «Ради жизни над землей». Воздушный авианосец

– Так ты гарантируешь, Дитрих, что Кожевников погиб? – слабым голосом в очередной раз вопросил Канцлер.

– Так точно!

– Хорошо! Надо тебя наградить! Тебя и… Рауса, – сделав многозначительную паузу, умирающий подал знак рукой своему секретарю. Тот поднес заранее заготовленный, видимо, документ и перо.

– Причастных к операции, Франц, наградишь сам. Думаю, не обидишь. Потому что с этого момента ты – Канцлер Четвертого Рейха! – Старик поставил подпись и протянул бумагу Раусу. – Надеюсь, я вверяю Метрополию в надежные руки! А теперь идите все, дайте умереть спокойно!

Посетители отсалютовали бывшему уже Канцлеру и вышли в коридор. Новый хозяин имперской канцелярии небрежно бросил обреченно семенившему сзади Лангу:

– Фердинанд, подготовь документы для сдачи должности. Завтра в Управление Работ придет твой преемник!

И, не глядя на абсолютно раздавленного конкурента, пошел вступать во владение новым кабинетом. Мориц и Дитрих, улыбнувшись Лангу не предвещавшей ничего хорошего улыбкой, последовали за начальником. Когда они остались одни, новоявленный Канцлер спросил:

– Дитрих, если честно, он мог выжить после бомбежки?

– Шансов мало, но я видал в жизни всякие случайности, – обтекаемо ответил тот.

– Я тоже так считаю! – согласился Раус. – Поэтому все принятые меры – постройка аэропланов и другие – остаются в силе. Ты, Георг, как новый глава Патрульной Службы, проследишь за этим. И чтобы оба захваченных двигателя в Академии не испортили при исследованиях! А то я знаю этих ученых… Да, и пленную девку пока оставим в живых. Чтобы ни один волос с ее головы не упал! Она может еще понадобиться…

Почти все пришлось начинать сначала. Почти все…

…В здании штаба не выжил никто. Когда дирижабли улетели и я смог вывести из укрытия десяток находившихся со мной, поведя их на помощь товарищам, то обнаружил в подвале под полуразрушенным бомбежкой строением лишь пять десятков лежащих друг на друге трупов с выпученными глазами и обильной пеной у рта. Некоторых из сопровождавших меня от открывшейся картины чуть не вырвало, что в противогазе означало бы смертный приговор и для них тоже. Поэтому, оставив погибших, которым уже ничем помочь было нельзя, повел выживших к ближайшему пригорку, где можно снять маски…

Оба поврежденных самолета, находившихся на стоянке, корабли противника подцепили ремнями на внешнюю подвеску к гондолам и уволокли в свое логово. Знал бы – не тушил. Хотя снятый с моей машины пулемет в конечном итоге решил исход наземной схватки, позволив нам выстоять перед лицом отборных головорезов Патрульной Службы. Так что тушил все же не зря. Однако самолетов у меня более не имелось.

Ангар, где шла постройка следующей пары, тоже серьезно пострадал от бомбежки. Пусть сами недостроенные корпуса машин каким-то чудом и не пострадали, но часть оснастки сгорела или была посечена осколками и смята рухнувшими кусками крыши, придя в непригодное для использования состояние. Три припрятанных в отдельном помещении движка также не были задеты. Хорошо хоть, вражеский агент не знал, что они уже привезены со Склада сюда последним рейсом нашего единственного дирижабля. Который, к счастью, за день до налета отправился в следующий рейс, тем самым избежав печальной участи своих крылатых собратьев. По какому-то наитию, а скорее – по вбитой еще в училище привычке, я ввел тут хоть и минимальный, но уровень секретности. Недостаточный, как оказалось, но, по крайней мере, экипаж дирижабля удалось приучить к мысли, что нечего трезвонить о составе возимых грузов направо и налево. И в качестве награды получил три уцелевших движка, дающих хоть какую-то надежду на будущий реванш.

Но страшнее всего была потеря людей. Большая часть сотрудников Полигона погибла. А ведь именно они составляли технологическую и производственную элиту, выделенную Коммуной для осуществления важнейшего проекта! Где я теперь возьму им замену? Слава богу, три десятка сотрудников уже отправились на новую площадку возле торгового центра. Придется часть из них временно вернуть обратно…

Постепенно я втянулся в работу. Хотя первым побуждением было, конечно, вызвать дирижабль, взять десяток лучших бойцов и немедленно отправиться вслед за врагом. Освободить Анаэль, пока она еще жива, и отомстить мерзкому шпиону вместе с его хитрым начальством. Однако я прекрасно понимал, разумеется, что «миссия невыполнима». И заложницу не освободим, и сами там головы сложим. Нет, придется идти медленной, но надежной дорогой. Хотя в таком случае Анаэль до нашего появления в Метрополии скорее всего не доживет. Но на другой чаше весов – жизнь многих десятков тысяч жителей союзных поселений. Я не имею права бросать сейчас все из-за своих личных дел. Так что придется переживать свое горе самому, в свободное от работы время. Было у меня вчера две жены, а сегодня – ни одной. Пройдет время, и я, наверное, смирюсь с этим фактом. Только ненависть к немцам останется. Была бы моя воля – сравнял бы Метрополию с лицом земли вместе со всеми ее обитателями. Чем угодно. Химией или атомной бомбой. Но ни того, ни другого в моем распоряжении не имелось. Наверное, к счастью, так как ненависть – не лучший советчик. И вообще, ведь говорят, что месть – блюдо, подающееся холодным. Придет и мой час…