Александр Сапаров - Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка

Я сидел в своем кабинете, когда до меня из полуоткрытой створки окна донесся запах гари. Затем послышались звуки колокола, крики людей. Вскоре за окном посветлело, алые отблески легли на стены в моей комнате. У нас тоже послышались крики, я выскочил во двор. Все уже были снаружи и готовились дать отпор пламени. Выстроившись в цепочку, люди передавали ведра и обливали забор на той стороне, с которой раздувало пожар. На крышах тоже стояли несколько человек и метлами разбрызгивали воду из больших чанов. Фекла с большой иконой Божьей Матери истово молилась у ворот. Пламя могло перекинуться и на нашу территорию.

В свое время Щепотнев построил усадьбу так, что на ее задах тек приличный ручей. Там было довольно топко, и с той стороны строений не имелось. А вот со стороны ворот соседские строения стояли очень близко, было видно, что около домов носятся люди с ведрами и баграми. Прошло около получаса, ветер изменил направление, и основную массу огня погнало мимо нас. Но вот языки пламени стали почти доставать до нашего тына.

Ко мне подбежал перемазанный Антон.

– Сергий Аникитович, все, что стояло в мастерской, в подвалы унесли и землей сверху присыпали.

Я в ответ на это только кивнул, думая про себя: «Хозяин, блин, даже не вспомнил о горючем, которого полно в мастерской, хорошо хоть нашелся кто-то умный».

Между тем, хотя наш забор уже стал обугливаться, ветер все больше поворачивал в противоположную сторону и уносил пожар все дальше от нас. Когда удостоверились, что у нас все потушено и ничего не загорится, все ринулись на другую сторону улицы – помогать спасать те дома, которые еще можно было спасти. Пожар ушел далеко, и на улице стало темно, лишь груды угля, в которые превратились дома, багрово светили в темноте. От них несло жаром, слышалось громкое потрескивание.

Мы не спали всю ночь, периодически тушили загорающиеся от жара стены. Под утро пошел дождь, который превратил пожарища в груды черных дымящихся руин. На нашей улице целыми осталась только церковь и моя усадьба. Толпы потерявших кров людей стояли у ворот. Моя челядь раздавала им, что могла, но этого для сотен вмиг обнищавших людей все равно было мало. По улицам уже двигались отряды стрельцов, наводивших порядок и смотревших, чтобы не было большого воровства. Сегодняшний пожар, как я понял из разговоров, по московским меркам был небольшим. Но на меня, никогда не видевшего такого, этот пожар повлиял сильно. И я пришел к выводу, что хотя, скорее всего, мне придется оставить здесь классы и учить врачеванию в городе, все мои производства необходимо переносить в вотчину и сразу строить помещения так, чтобы возможность возгорания была минимальной.

Утром в уцелевшей церкви провели поминальную службу, все погорельцы не смогли попасть внутрь и стояли снаружи, пытаясь услышать слова отца Евлампия. Когда я шел по улице, с удивлением обнаружил, что большинство домов не были сгоревшими – их разломали и растащили жильцы, чтобы не дать распространиться огню. После пожара, кстати, отношение московского люда ко мне изменилось, если ранее оно было в основном настороженно-любопытным, то теперь, после того как из всей улицы остались стоять только церковь и моя усадьба, происшедшее наводило народ на мысль о промысле Божьем. А уж мои дворовые говорили вполне открыто, что только усердие боярина в вере спасло усадьбу от пожара.

Но пожар пожаром, а дела надо было делать, и я пошел смотреть, как готовится жилье для попа, которого обещал прислать митрополит, где можно будет устроить небольшую домашнюю церковь, чтобы проводить там службы и как можно больше времени уделять учебе.

Во второй половине дня вся рабочая деятельность в усадьбе возобновилась.

Мы открыли медпункт – принимали раненых и обожженных. Пришлось работать до вечера не покладая рук. Но зато мои будущие лекари получили хорошую практику по перевязкам и обработке ран. Мне же досталось больше всех, особенно вначале, когда почти с каждым обратившимся приходилось общаться лично, и только спустя пару часов меня перестали дергать по пустякам.

Даже для Антона нашлась работа, потому что было несколько пациентов с переломанными ногами, и ему пришлось давать наркоз, когда мне нужно было составлять кости. Пришедшие в себя больные с удивлением рассматривали гипсовые повязки и спрашивали, надолго ли их замуровали в камень. Приходилось объяснять, что ходить в повязке придется не меньше двух месяцев. Рентгена в моем распоряжении не было, и поэтому я предпочел называть сроки подлиннее.