Андрей Десницкий - Угарит

Впрочем, это я излагаю самую суть, опуская все ругательства и проклятия, на которые не скупились мои молодцы, рассуждая о заклятых своих конкурентах. Выходило, что арвадцы – почти такие же сволочи, как жители Тира и Сидона, и уж совершенно точно превосходят своим коварством, жадностью и лицемерием этих мерзких жителей Библа. Это если говорить только о лицемерах финикийцах, не сравнивая их с пьяницами киликийцами, развратниками арамеями, тупоголовыми амореями и кровожадными хеттами. Словом, было видно, что дружба между соседними народами – явление гораздо более древнее, чем, к примеру, русско-украинский или арабско-еврейский диалог. Некоторую симпатию угаритяне проявляли разве что к египтянам, и то только потому, что живые египтяне давно уже стали редкостью в этих краях, а воспоминания об интенсивных торговых связях с Египтом восходили еще к золотому веку Угарита. Не было никаких сомнений, что появись здесь сейчас самые настоящие подданные фараона из плоти и крови, да еще и со всей фараоновой мощью за спиной, они вмиг оказались бы самыми худшими из всех, превзошли бы арамеев в тупости и амореев в наглости… или, наоборот, это амореи тупые? Запутался я с ними.

Но пока что предстояло вступить в переговоры с арвадцами, уж какие ни есть. На самом краю мола нашего подхода молчаливо ожидала группа из трех человек с оружием.

– Откуда пришли корабельщики, куда идут и чего ищут в славном городе Арваде? – проорал один из них при нашем приближении так громко, как только мог.

– Мир славному городу Арваду! – отозвался капитан на этот зов, – мы идем из славного города Угарита, и с нами Вестник Цафона, чтобы возвестить Арваду о Письменах! А заодно поменять пшеничное зерно на крашеную холстину, и железо на соль.

– Железом мы нынче богаты, слава богам, – отозвался тот, – и пшеница в вашей деревеньке совсем не так уж хороша. А что за Письмена у вас в лодке? Их можем сменять на что-нибудь ценное.

– Наша пшеница лучшая на всем побережье! – горделиво ответил капитан. Надо сказать, что в свои коммерческие планы он так и не посвятил меня до нынешнего момента, – и еще у нас есть Вестник, который может создать новые Письмена. А это дорогого стоит!

– Приставайте к нашему берегу, и да будут к вам милостивы боги!

Так мы и сделали: кораблик на веслах вошел в гавань и бросил большой каменный якорь неподалеку от самого края мола. Тут же, прямо как у нас, моряки бросили на берег канаты, по-морскому концы, которые там приняли и пришвартовали судно, а на борт лег приготовленный деревянный трап, по которому можно было сойти на берег.

– Этот, что ли, ваш Вестник? – с сомнением спросил главный таможенник (я решил называть его именно так), показав на верного моего Петьку. Даже как-то обидно стало.

– Не-ет! – возмущенно ответил Петька. Он и в самом деле нарядился в дальнее путешествие в самое торжественное платье, какое только мог сыскать в деревне, и мои затрапезные джинсы никак не могли составить конкуренции его наряду.

– Вот он, великий Вестник Цафона, глашатай богов, начертатель Письмен, повелитель молний и обладатель зерцала! – торжественно провозгласил Петька, показывая рукой в мою сторону. Хотя насчет зерцала – это он, пожалуй, зря… Да и с молниями я нынче был не в форме.

– Пошли, разберемся, – хмыкнул таможенник, – и с пшеницей вашей тоже, заодно…

В общем-то, нам тут были не очень рады. Но и не убивали прямо сразу, что тоже хорошо. Нас – то есть капитана с одним помощником и меня с Петькой в качестве ординарца – отвели к воротам, выходившим прямо к гавани, и после небольшой церемонии опознания личности оставили внутри города, прямо у ворот. Капитан тут же вступил в оживленную беседу по своим торговым делам с каким-то местным купцом, который, похоже, специально поджидал гостей на бойком месте, а нам с Петькой предложили немного обождать. Впрочем, поднесли нам и по чаше воды с вином и по небольшой сладкой лепешке, что должно было означать гостеприимство. Мы не отказались, хотя мысли нехорошие у меня лично мелькали.

Минут через сорок к нам подошел некий старик в длинных торжественных одеждах. Его сопровождало человек шесть помладше, и не таких нарядных, а вокруг нас уже собирался круг зрителей. Похоже, через час последняя собака в городе будет знать все подробности наших переговоров, и оставалось надеяться только на силу убеждения – спецоперации при таком стечении публики не проводят.

– Ты говорил о Письменах, о чужак, – начало он безо всяких церемоний, и я сделал отсюда два вывода. Во-первых, он тут настолько важная шишка, что этикет ему не писан, а во-вторых, сама весть о Письменах его действительно зацепила. Еще бы, вышел на встречу сам, и сразу в лоб спросил, без этой восточной церемонности!