Андрей Посняков - Мятеж

– Поговорим, – усевшись рядом с супругой, Вожников задвинул свинцовую оконную раму: день сегодня выдался непогожий – дождливый, слякотный, как бы не продуло любимую женушку. Времена на дворе сермяжные – антибиотиков нет, любая простуда смертельно опасна! А уж если там воспаление легких или бронхит – прямая дорога в могилу, без вариантов, не помогут ни доктора, ни ведьмы.

– У Юрки Звенигородского сыновья есть, – примостившись поудобнее, все так же негромко продолжала княгиня. – Отроци, но уже не малые. Старший – Василий, лет осьмнадцати, а младшему, Дмитрию, пятнадцать, но заводила – он, младший. Себе на уме братцы, нраву буйного, батюшку своего не особенно чтут, что хотят, то и воротят. Вообще, – Елена осуждающе покачал головой, – такая уж молодежь нынешняя! Наглая, буйная, неуважительная – старших ни во что не ставят.

– Ой-ой-ой! – засмеялся Егор. – Ты что разворчалась-то иль сама уже старушка?

Еленка отмахнулась:

– Да ну тебя! Слушай, что говорю, лучше.

– Так я слушаю, слушаю.

– Ну вот, – княгиня шмыгнула носом. – Ты, любый, покуда идешь с войском к Нижнему, не поспешай зело. Часть войска отправь, а сам с малой дружиною по пути в Галич заедь – Василия да Дмитрия Юрьевичей проведай. Ты ведь для них, ежели на немецкий лад, сюзерен, а они – твои вассалы. И дети Юрия, и сам Юрий. Он сыновей-то в поход покуда не взял, в Галиче – за боярами для пригляду – оставил.

– Откуда знаешь? – вскинул брови Егор.

– Сорока на хвосте принесла!

Еленка весело расхохоталась, как делали все тогдашние люди, старательно смеявшиеся над любым пустяком – не так уж и много было радостей в жизни, так почему ж и над пустяками не посмеяться, если смешно? Поначалу эта привычка несколько раздражала Вожникова, но вот сейчас ничего, смирился, даже и сам иногда хохотал по любому поводу.

– Вестника я расспросила, – отсмеявшись, пояснила княгинюшка. – Того, из Нижнего, что письмо привез.

Егор повел плечом:

– Так и я с ним беседовал! Что же он мне-то ничего не…

– А ты про сыновей Юркиных спрашивал?

– Нет.

– Так то-то же! – Елена наставительно покачала большим пальцем у самого носа супруга. – С батюшкой своим Дмитрий да Василий все время ругаются, цапаются – эх, молодежь нынешняя! – однако возраст у них такой, что кого-то для подражания требует. Ну, чтоб было на кого равняться, с кого пример брать, кого похвала – за счастие!

– Понятно, – потер руки князь. – Как мой тренер.

– Кто-кто?

– Говорю, тебе надо подростковым психологом работать. Или уж сразу – психиатром.

Пододвинувшись ближе к жене, Вожников обнял ее за плечи, поцеловал в шею, а затем и ниже – в глубокий вырез бургундского платья, почти что в грудь…

Еленка неожиданно отстранилась – видать, не все еще высказала, не всему научила.

– Еще что-то присоветовать хочешь? – улыбнулся Егор.

Княгиня кивнула:

– Хочу.

– Так говори же!

– Я о Витовте все. – Покусав губы, княгинюшка опустила голову, исподлобья посматривая на мужа – вновь подняла прежнюю свою тему. – И о Софье… инокине Марфе. Через нее, через нее, подколодную гадину, Витовт свои козни плетет, сильная от Софьи опасность исходит, я чувствую, знаю… Убить, государь мой! Раздавить змеюку! Давно, давно пора бы…

– Нет! – сказал, как отрезал, князь. – Как-то это нехорошо, что ли… Мы ее и так с трона в обитель согнали. Да и Витовт смерти дочери не простит, пуще прежнего обозлиться…

– Так он и без того…

– Я сказал – нет!

– Ну сказал, и сказал, – с неожиданной покладистостью согласилась Еленка. – Ты князь – твое дело. Но глазами-то так на меня не сверкай, любый! Лучше иди сюда… ближе…

Чувствуя на плечах и шее властные руки жены, Вожников ткнулся лицом в вырез платья, снова поцеловал супругу в шею, обнял, чувствуя под бархатом зовущую теплоту, обнажил плечи… и грудь… целовал, целовал, целовал, чувствуя, как млеет княгиня…

– Родная моя…

– Милый…

Освободив супругу от платья, сбросил одежку и сам уселся на лавке… Еленка тут же пристроилась на коленях, прижалась, уперлась твердеющей грудью, обхватила ногами, бедрами, обняла – страстно, едва не царапая кожу, прищурилась хищно, словно терзающий жертву волк… Небесной синью свернули глаза, рассыпались по плечам волосы, и вот уже послышался едва слышный стон… а затем и стоны, все громче, громче, громче…

Извиваясь, исходя потом, наслаждалась княгинюшка, закатывая к небу васильковые очи, Егор уже и не делал почти ничего – словно обезумев, супруга нападала сама, терзала страстью, и от этого было так хорошо, так… да лучше и нет ничего в целом свете!