Андрей Посняков - Мятеж

– Знаю? – Вожников повел плечом. – Ну, допустим… Вы вообще, чего их взяли-то?

– Так к вашей ладье, великий государь, рвутся! – с возмущением пояснил воин. – Дело, мол, важное… Да если у всех сопленосых будут такие дела, то…

– Ладно, ладно, не обобщай. Благодарю за службу!

Милостиво кивнув часовому, князь все же бросил ему в спину:

– А задержанных все ж приведи. Взглянем.

Парня Егор узнал сразу – тощий, со смуглым лицом и непокорной соломенной шевелюрой, Сенька-Арсений из Бродского рядка, а вот девчонку видел впервые. Неплохая такая девочка, с виду лет шестнадцати, светловолосая, с серыми блестящими глазками. Милашка. Правда, одета… похоже, что в рубаху мужскую, едва-едва прикрывает расцарапанные коленки. Босая, как и кавалер ее, Сенька. И такая же побитая, на нижней губе да щеках ссадины…

– Не вели казнить, князь великий! – упав коленями в траву – воины караульные этак ненавязчиво подтолкнули, – взмолился отрок. – С вестью я важной, дозволь, скажу!

Вожников сплюнул и махнул рукой:

– Да говори уже. Вестник!

– Беда, великий государь, беда! У нас на Бродском рядке – смерть черная, мор! Больше десятка уже заболели… остальные меня не слушают, не хотят уходить.

– Точно – черная смерть? – Князь почему-то не особенно удивился, чего-то в этом роде он исподволь и ждал. – С обычной лихоманкой не путаешь? Впрочем, ты же, кажется, Амброзиуса Вирта, врача из Утрехта, ученик.

– Нет, нет, княже, не путаю! Кроме лихоманки – бубоны, а многие уже и кровью харкают. Она, она, господине, – черная смерть… Вы на меня так, государь, не смотрите – говорил же, я не болезный, упастись от мора умею. И руки мою, и сам, и рубаху новую надел…

– А старая, видать, на подружке твоей? Вон, дырка на дырке… Да встаньте вы уже с колен. На корни вон сядьте… вот так.

Удовлетворенно кивнув, Вожников посмотрел на девчонку:

– А ты-то, красавица, откуда? Тоже из Бродского рядка?

– Она не с рядка, она… – Сенька дернулся было объяснить, да князь так на него взглянул, что отрок тут же прикусил язык.

А Егор поощрительно кивнул девушке:

– Полагаю, ты про себя сама все расскажешь. Ой-ой… что краснеешь-то? Меня стесняться не надо, я – князь великий и император, всем вам, чады, заместо отца… или вместо доктора, а врачам лгать – себе же дороже выйдет. Ну! Говори, дщерь, как звать тебя да откуда в рядке взялась, из какой такой землицы?

– Ирина я… с Обонежской пятины, – тихо промолвила дева. – С погоста на Пашозерье.

– Ого, да мы с тобой земляки почти. Я чаю, погост-то – Софийского дома? – улыбнувшись, уточнил князь.

Ирина помотала головой:

– Нет, господине, не Софийского. Боярину одному принадлежит, немцу Антону Ванькину…

– Ха! Эко вы его лихо прозвали – Ванькин, – от души расхохотался Вожников. – Атониус Ван Эйк, старый балтийский пират и имперский рыцарь. Да-да, помнится, именно в тех местах я ему кое-какую землицу и жаловал… Сам-то Ван Эйк там хоть раз был?

– Да появлялся разок. – Девушка неожиданно улыбнулась. – Весь такой важный, в плаще шелковом, на поясе меч, в ухе серьга златая. Погостил денька три, осмотрел все, тиуна заместо себя оставил да уехал. С тех пор и не видали боле.

Князь хмыкнул:

– Ай-ай-ай, безобразник какой. Вижу, природа да покой ему не особо по праву пришлися. Ну да, ну да, моря там нет, городов – тоже, что в этакой-то глуши и делать?

– Не такая ж у нас и глушь, – обиженно поджала губы Ирина. – По лесам да урочищам народу хватает, да и чужих тоже. Мы ж на перекрестье – с Волги-Итиля к Новгороду… Купцы нахаживают. Вот тиун меня одному такому ордынцу купцу-татарину за долги и продал.

– И когда ж ты, малая, успела долгов наделать? – Егор укоризненно прищурился, пряча усмешку, вот-вот готовую сорваться с губ. – Небось, на красивую машинку кредит взяла? Ась? Да ладно, щучу, шучу… А вообще, это правильно – за невозвращенные кредиты в рабство. А то многие ухари наберут по пять штук… Для экономики кредиты вообще – о двух концах палка. Особенно потребительские, на себя, любимого, по сути – в никуда… Значит, ты, малая, к работорговцу попала, так?

– Так, господине.

– А я, между прочим, строжайший указ против работорговли издал. А ты взяла да подалася в рабыни! Виновата! Ну, ну, не вздумай реветь… снова шучу я. Расскажи-ка лучше, что дальше было? У купца тебя купил кто-то?

– Ох, господине… купил… лучше бы умерла я!

Едва сдерживая слезы, Ирина поведала князю – а заодно и навострившему уши Сеньке, коего до того рассказами о собственной жизни отнюдь не баловала, – все, что случилось с нею после того, как торговец невольниками продал ее со скидкой некоему Коростыню. Ее и еще двух товарок, увы, уже, верно, умерших, после того как…