Михаил Тырин - Самоволка

– Да, брат. Командор Синбай – мой сын. А женщину зовут Тассия, она мне – жена. Почти… Тебя что-то удивляет?

– Честно? Да, очень. Как-то не интересовался ты никогда семейными ценностями. Это если мягко говорить…

– Ну, все течет, Степа. Так вот, главное. Мне тоже было не очень приятно узнать, что в них полетят бомбы. Я хотел их увезти. Поэтому я позвал тебя. Но они не захотели уезжать, поэтому мне пришлось задержаться… А что бы ты сделал, Степа, при таком раскладе? Помахал бы своим деткам платочком, собрал чемодан: гудбай, беби? А?

– Ну, это вряд ли, конечно… не знаю…

– Конечно. Поэтому я решил, что ты еще потерпишь там, в госпитале. На всем сухом и чистом, в безопасности, с хорошей жратвой – отчего бы не потерпеть? Но мне и в голову не могло прийти, что ты припрешься сюда меня спасать, братец. Ни в одном кошмаре мне бы такое не привиделось.

– Вероятно, ты плохо меня знаешь…

– Да, плохо. Считал тебя умнее, ты у нас успешный бизнесмен как-никак… Но оставим это. Не обижай меня, Степа, словами о предательстве. Я не предавал своих. Война идет между кочевниками и королевским двором, а мы, пограничники, в этом цирке скорее униформисты, чем трюкачи. И хочу тебе сказать, еще ни один солдат сводного войска не погиб от рук кечвегов. Ты не представляешь, как сложно мне было уговорить здешних мастеров и старейшин. У них руки чешутся схватиться за нож, и они правы. Но я уговорил их потерпеть…

– Но я же слышал, как кечвеги стреляли в пленных, когда нас брали…

– Не в пленных, Степа, в воздух. Все пленные целы. Кстати, мы так же чистенько взяли еще две разведгруппы – вот потеха, да?

– Да уж…

– И последнее, что я считаю важным… Впрочем, тебя это вряд ли впечатлит, но все же. На наших глазах идет не война. А всего лишь убийство. Тихое убийство маленького народа с целью грабежа. Кечвеги не провоцировали ответный удар, это в чистом виде ложь. Быть может, тебе плевать на Синбая, Тассию и всех этих людей, а мне – нет. Мне, знаешь ли, грустно, что их хотят загнать на бойню, как скот. И я хочу этому помешать в меру своих скромных возможностей.

– Интересно, как? – фыркнул Степан.

– Я думаю над этим. Есть кое-какие мысли, хотя… – Борис нахмурился и неопределенно помахал рукой.

– Что дальше-то будем делать? Вернешь меня в камеру?

– Дальше мы с тобой будем обедать, и я тебе все расскажу. В камеру ты больше не вернешься. Посиди, я пойду, Таську найду, пусть сообразит закуски.

Борис направился к выходу.

– Постой! А что такое смола черноцвета?

– Хорошая штучка. Пахнет приятно, раны обеззараживает…

– Так выходит, она не горит, не взрывается?

– Горит! Еще как горит. Чтобы сжечь танк – одной бочки хватит.

– Вообще-то эти бочки сегодня висели у меня над головой…

– Вообще-то, чтобы собрать такую бочку, нужно сотню человек отправить в горы на три месяца. А для запаха достаточно пары ложек. Так что отдыхай спокойно…

Через полчаса они не спеша обедали чем-то вроде рагу с мелкими кусочками мяса. На вкус кушанье было вполне обычным. Степан уже успокоился, у него проснулся аппетит. К столу нашлась и бутылка местной самогонки – по сравнению с разведенным спиртом, который последний раз довелось пить с пограничниками, напитка почти аристократического.

– План такой, – объявил Борис. – Я вас отпускаю. Тебя и второго погранца, что с вами ехал.

– А, «вареник»…

– Почему вареник? Зовут его Васькой, а кличка – Пирожок.

– Значит, угадал, – усмехнулся Степан.

– Он сошка мелкая и меня почти не знает, но ты с ним поменьше лялякай. Отправитесь в ближайшие часы, в степи вас быстро подберет какой-нибудь патруль, их там как говна на пляже.

– И что мне говорить?

– Только правду. Передашь командованию наши условия. Типа, будем резать гвардейцев в ответ на каждый выстрел с их стороны. Нам нужно выиграть время, Степа. Сильно не волнуйся, я все продумал. Вернешься на базу, там составишь рапорт от моего имени – это обязательно! – а потом выпишешь у штабных обратный билет на эшелон. Жетон покажешь, не потерял? Скажешь, что должен срочно отбыть для доклада начальству. Придираться не будут. Я тебе все подробно растолкую, но все равно запоминай. Вернешься в столицу и сразу нырнешь ко мне на квартиру. Жди там и не высовывайся. Хватит тебе, навоевался.

Борис плеснул напиток в темные металлические стаканчики.

– И без самодеятельности больше. Я вернусь.

Выпили, помолчали. Степан задумался о том, что никогда не видел и не представлял брата таким. Борька всегда был веселым раздолбаем. Поговорить с ним серьезно не удавалось почти никогда и никому.