Михаил Тырин - Самоволка

– Уходить надо! – закричал кто-то. – Они больше не нападут.

Амир выдвинулся чуть вперед, выйдя за условную границу лагеря. В следующий момент у Степана сердце упало в пятки. Он снова услышал свист, щелчок – и на том месте, где только что стоял Амир, взметнулось облако снежинок. Оно тут же осело, но Амира там уже не было. Только автомат лежал на снегу. И еще маленькое алое пятнышко.

Степан вдруг заметил что-то необычное – сугроб впереди вроде как шевелился. Шевеление было не особо отчетливое – так перекатываются песчинки на дне родника.

Ствол ружья смотрел точно на этот «родник». Совершенно не думая, Степан нажал на спуск. Глаза застелило облачко порохового дыма, а когда оно рассеялось, всякое движение впереди исчезло. Степан так и не понял, куда он стрелял.

Его выстрел оказался последним. Суета и стрельба прекратились, все просто стояли, продолжая наблюдать за лесом.

– Эй! – закричал Степан. – Амира утащили! Что вы стоите?

Он вскочил и подбежал к Расулу.

– Ты видел?! Амир исчез!

– Видел, – буднично ответил Расул. – Исчез, да. Значит, забудь.

– Как это «забудь»?! – возмутился Степан. – Он же где-то рядом, надо просто пройти по следам, поискать!

Расул развернулся к Степану, сжал губы.

– А ты пройди поищи. Как найдешь – нас догоняй.

– Но… – растерялся Степан. – Я не смогу один.

– Амир твой давно в берлоге с переломанной спиной. Им уже обедают. Ты там вряд ли нужен.

Степан вдруг увидел, что двое грабят труп, оставшийся под деревом, – снимают подсумки с патронами, шарят в карманах.

– И его оставите?

– Нужен? Забирай с собой.

– Но разве так можно?.. Я не знаю, но…

– А я знаю. Губастики охотятся семьями. Папа с мамой и два-три детеныша. При этом держат территорию в сотню квадратных километров. Двух покойников им хватит, чтобы питаться день или два. Дальше можем идти спокойно, ясно тебе?

– Что еще за губастики?

– Твари лохматые, с медведя ростом. Нижняя губа у них свернута под верхней, длиной – метра три, а то и пять. Как хобот у слона. Вот так лежат на снежочке, и не видно их. А подойдешь чуть ближе – губой хлоп! Вроде как лягушки или ящерицы, видел?

– Господи… – пробормотал Степан. У него поджилки тряслись от таких подробностей.

– Говорил я – неприспособленный ты.

Расул осторожно, оглядываясь, подошел к автомату Амира, поднял и протянул Степану.

– Твой теперь будет. Патронов дадим. Ну что, поможешь?

Он кивнул на свой караван – четверо хорошо груженных «саней». Один из «бурлаков» остался без напарника. Остальные обсуждали, как перераспределить груз, чтобы продолжать путь.

– Да помогу… – пожал плечами Степан. – Только можно я рюкзак на ваши «сани» положу? А то всю спину оттянул.

– Можно, можно…

Роль гужевого транспорта Степану понравилась еще меньше, чем просто пешая прогулка в снегоступах.

Тут была целая технология. Местный снег почему-то не способствовал планомерному скольжению. Просто так тянуть груз было тяжело и неудобно. Ремень следовало дернуть, чтобы увесистые «сани» покатились по инерции. В момент, когда они останавливаются, – снова дернуть. И так – до бесконечности. При этом действовать нужно строго синхронно с напарником, иначе сбивался ритм движения.

Постепенно Степан приноровился, но к этому времени здорово выбился из сил.

Его не покидали гнетущие мысли. Он не был готов, что группа может вот так просто скормить двух товарищей окружающей среде, отдать в жертву лесу, чтобы спокойно продолжить путь.

А потом он кое-что вспомнил. Как-то был в гостях и познакомился с немолодым спортсменом-альпинистом.

Тот рассказывал, что и в горах случается примерно такое же. Если погода дрянь и спасателей не дождешься – погибших, поломавшихся или просто замерзающих не тащат с собой, их оставляют на месте. И не потому, что плохие или черствые люди ходят в горы. А лишь оттого, что один выбывший из строя товарищ может погубить всю группу, если переключить на него силы и внимание.

Ничем ты не поможешь ослабевшему другу, если у самого от усталости трясутся руки и подламываются ноги. На вершинах, где жуткий холод и мало кислорода, человек сражается только за себя, ползет вперед, упрямо, бездумно, словно тупое насекомое. Там – все по-другому. Каждая потерянная крупица сил может стоить жизни.

В тот раз Степан не очень-то поверил альпинисту. Думал, тот просто нагоняет страху.

Теперь – верил.

Очередной привал был праздником жизни. Снова – жаркий костер, котелок, чай, хлеб с разогретой тушенкой.