Сергей Сезин - Нарвское шоссе

Танк куда-то отодвинулся или просто перестал стрелять. Но мы попали в какую-то «черную дыру». Левая и средняя амбразуры были закрыты из-за того, что по ним стреляли, открыта была наша амбразура, и был поднят перископ, но не было видно почти ничего. Кругом – дым. Наверное, немец из танка стрелял не только фугасными снарядами, но еще и дымовых добавил. Стрелять было некуда – сплошная пелена. Волох тоже ругался, работая с перископом. Потом скомандовал приготовиться к контратаке.

Я отвлекся на проверку, сколько у меня патронов для контратаки, и не заметил того, что увидел Егор. А он, как пружиной подброшенный, вскочил и захлопнул бронезаслонку. Должен сказать, это не просто так – отпусти, и сама закрылась. Тут навык нужен. У меня так быстро бы не получилось. И вслед за этим в заслонку как ломом вдарило.

Егор заорал: «Ура!» и от избытка чувств врезал мне по плечу не хуже, чем эта хрень по заслонке. Я глядел на него и не допирал. То есть я уже понял, что он что-то важное сделал, что аж самому стало радостно, но что конкретно? А, вот теперь чувствую, теплее стало. И сильно. Ай да Егор! Горели бы мы сейчас в адском пламени неугасимом, если бы не он! Но я уже это думал на бегу, выскакивая из дота, потому что комендант подал команду на контратаку. Так что сейчас мы контратаковали вчетвером под командой Островерхова – он, два вторых номера и Паша Черный. Моня уже распахнул дверь и прикрывал нас, стоя наготове у амбразуры. Мы вылетели из дота, разворачиваясь влево, и попали почти в сплошную пелену дыма. Вокруг была перестрелка, только фиг поймешь, что, где и как. Можно было только понять, что справа работает наш «максим», а чуть левее – явно немец, потому что он стрелял на слух чаще. Куда ж атаковать? Я вскочил на кучу земли, явно выброшенную взрывом, чтоб оказаться выше дыма и увидеть, где немцы. От удара в голову сознание погасло.

Очнулся я от запаха нашатыря, который мне кто-то подсунул под самый нос. Я чихнул и… очнулся. Только возвращение обратно в сознание сопровождалось головной болью и тошнотой. На секунду я даже подумал, что сейчас вытошнит, но обошлось. Глаза разлепились, и я увидел Моню и ватку с этой отравой в его забинтованной руке. А, ну да, я здесь, на второй линии обороны, двадцать первого августа после не очень удачной для меня контратаки. Не мешало бы знать, сколько я валялся в отключке и что мне конкретно отбило. Потянул к лицу правую руку, она поддалась и коснулась лица. На лице – только следы контратаки на Дубровку, ничего нового в этой контратаке не прибыло и не убыло. Зато на лбу под пальцами чувствительно, хотя и терпеть можно. И каски нет. Левая рука тоже работает. Сейчас попробую встать…

– Э, Саш, ты не очень геройствуй и не вскакивай, а то в обморок свалишься!

– Моня, глянь, что там со мной…

– Пулю в каску заработал, сейчас покажу, какая там вмятина. На лбу ссадина. А ранений в других местах нет. Зато контузия налицо.

Ногами шевелить могу. Зато перед глазами немножко плывет. Но ничего, это уже не первый раз мозги сотрясает. Можно даже привыкнуть. Вспомнились такие стихи:

Полежать после сотряса очень не мешает, правда, три недели, как обычно медики предлагают, – это перебор. На такой срок залегают только те, кто кого-то под статью подвести хочет, – вот, мол, я лежал двадцать один день в больнице, значит, мне здоровье капитально подорвали. Тут я представил себе, что иду в полицию, в департамент противодействия экстремизму, заяву на Гитлера писать про нанесение тяжких телесных, и заржал. Моня забеспокоился, чего это меня после контузии на «хи-хи» пробивает, но я ему пояснил, что все в порядке. Смешное вспомнилось, и все.

Я потихоньку отходил от контузии и узнавал, что произошло, пока я валялся в отключке. А дела были не здорово хорошие. Пулемет из средней амбразуры, что был на открытой площадке, разбило. Только на металлолом теперь. Пулемет из левой амбразуры побит осколками, кожух потек. Наш с Егором – вроде живой. Волоху стало плохо, и его фельдшер увез в санитарной двуколке. Взводом командует пока Островерхов, он не ранен. Двое убиты, четверо ранены. Это не считая меня. Троих уже увезли медики, остались только Паша, которому зацепило шею, и я. Моня себя тоже раненым не считает, хоть у него и ладонь порезана в прошлой контратаке. Дот сильно побит, но пока стоит. Патронов еще много, а вот связи давно нет. Федор Ильич ушел к ротному. Тут Моня перешел на шепот и сказал, что пехота, которая нас прикрывала со стороны Кингисеппа, отходит. Та, что была в траншее перед дотами, еще пока там, но ее очень мало – почти совсем никого не осталось.