А сейчас Стёпка лежал, уже почти проснувшись, и никак не мог сообразить, где он и когда он. И вообще - он ли это. Никак отчего-то не вспоминалось, каким образом он заснул, почему лежит в одежде и на чём-то твёрдом. Глаза открываться не хотели. Руки не двигались. Тело ещё спало, и пробудившийся мозг никак не мог это разоспавшееся тело разбудить. Впервые с ним такое случилось, чтобы он вот так проснулся внутри себя, словно в клетке.
Память вернулась внезапно. Он вспомнил! Он же с весичами едет из Проторы в Усть-Лишай. В повозке вместе с Огрехом и Творенем... Только как-то странно едет. В полной темноте. Или уже опять ночь? И ведь не мог же он заснуть прямо у костра за едой... Или мог?
Его потряхивало, покачивало, и какое-то время спустя он понял, что лежит не в повозке, а скорее, в носилках, которые куда-то торопливо несут. Тяжёлые колёса не прыгали на ухабах, и лошадей тоже не было слышно, зато очень хорошо различались шаги, шарканье подошв, стук каблуков и тяжелое дыхание. И ещё какие-то посторонние шумы доносились до него словно из-за стены. Вот, вроде бы, скрипучая деревянная дверь распахнулась, вот женские голоса приблизились и сразу отдалились, железное что-то на камни упало, похоже, ведро или шлем. Вот стукнуло рядом с головой, и стук получился такой, словно по дереву ударили. Потом скрежетнуло по камню и тоже рядом с головой... И тогда Стёпка понял, что его и вправду несут и, скорее всего, несут в ящике, и ящик этот то и дело задевает за углы и за стены... И он сразу вспомнил тот громоздкий сундук, что стоял в повозке у Твореня, вспомнил сладковатый, приторный вкус заварухи, которой его угощал Огрех, и ещё вспомнил, что сам блаженный эту заваруху не пил, а пил пиво, от которого Стёпка так удачно для него наотрез оказался. А ему только того и надо было.
Обманули! Опоили! Усыпили! А потом в ящик засунули, словно в гроб, и теперь тащат куда-то, довольные, что так легко пленили неуловимого демона.
Вот ведь гады какие! Все весичи гады. А особенно маги-дознаватели.
Определив таким образом своё не слишком завидное положение, Стёпка не растерялся и не запаниковал. Ну, поймали и поймали. Не убили же, не покалечили... Вроде бы. Им же будет хуже, когда я окончательно проснусь. Узнают тогда, как демона усыплять без спросу. Хорошо бы только, чтобы этот город, по которому ящик несут (доносившиеся снаружи звуки ясно указывали на то, что несут его по шумным и людным улицам), так вот, хорошо бы, чтобы это оказался Усть-Лишай. Тогда уже никуда больше ехать не придётся. Он даже слегка возгордился от того, что вот он лежит здесь весь такой хладнокровный и на удивление выдержанный, попал во вражеский плен, и ни один мускул при этом не дрогнул на его мужественном лице. На самом деле его поразительное спокойствие объяснялось, скорее всего, затянувшимся действием сонного отвара, но об этом думать не хотелось. Гораздо приятнее было считать себя неустрашимым героем.
Тело, между тем, понемногу просыпалось. В затёкших руках и ногах щекотно зашевелились колючие мурашки. После некоторых усилий Стёпке с трудом удалось разлепить тяжёлые веки. В ящике было темно. Как в настоящем гробу. Спёртый воздух с трудом проталкивался в пересохшее горло. Неустрашимость и хладнокровие моментально испарились, отчаянно захотелось выбраться из заточения и оказаться на свободе. Тело все ещё не слушалось. Руки и ноги лежали как чужие. Интересно, долго ли он спал? Наверное, долго, раз уже приехали. Взвизгнули несмазанные петли на дверях или воротах, кто-то вполголоса невнятно спросил, кто-то так же невнятно ответил, и звуки сразу сделались гулкими, как внутри помещения, и шаги зазвучали отчётливее.
- Принесли? - спросил властный голос. - Вот сюда поставьте, да бережнее, бережнее.
Ящик опустили на каменный пол, так показалось Стёпке, потом тот же голос сказал:
- Все свободны. Скажете отцу-распорядителю, чтобы вас накормили.
Когда шаги удалились, Стёпка подумал, что ушли все и что он остался лежать в этом ящике один, но вдруг прямо над ним всё тот же голос спросил:
- Так, говоришь, демон ничего не заподозрил?
- Наша маленькая хитрость удалась на славу, - ответил ему знакомый голос. Это был Огрех, только Огрех уже не притворяющийся блаженным. Теперь в его голосе не было ни смирения, ни робости, ни просторечных словечек, это был голос уверенного в себе, вполне нормального и образованного человека. Стёпка прислушивался изо всех сил. - С прочими он держался настороженно, а меня совершенно не опасался. Он же малец ещё, ему и невдомёк, что взрослые способны на такое коварство, от блаженного он никакой подлости не ожидал. Выпил отвар и уснул как младенец.
Читать дальше