Варди Соларстейн - Финская руна

В какие-то моменты ему надоедало целоваться и он начинал тогда комментировать происходящее на экране. Девушка, совершенно сейчас не похожая на ту стерву-профсоюзницу, трудолюбиво хихикала над каждой хохмой попаданца. На них, когда Лена уж слишком увлекалась смехом, иногда шикали. Тогда молодые люди начинали целоваться.

Фильм Славу поразил. Особенно глубоко запали в душу первая и последняя сцены фильма. В начале, когда грузин и москвич уговаривают Клима поехать к ним, а он отказывается и едет на Украину. Не «в Украину» а «на Украину» — огромная филологическая разница, обозначающую непреодолимую пропасть между эпохами. Настойчивые приглашения грузина, после острых и печальных событий войны «трех восьмерок», для их современника выглядели как самая настоящая идеологическая диверсия. Такое несоответствие не вызывало смех — Викторов почему-то даже испытал приступ огромной неприязни к этому лубочному советскому образу гостеприимного горца. Все-таки он был чужим в этом времени, и кинофильм зримо напомнил об этом. Финальная сцена, свадьба двух бригадиров-ударников, с песней про будущий и близкий бой, в который «пошлет товарищ Сталин», вновь заставила задуматься о судьбах всех жителей страны. Ведь, черт побери, знали, что будет война. Они точно это знали и готовились! Но почему Победа тогда досталась такой дорогой ценой? Где они, упущенные возможности?

Они вышли из кино довольные и разгоряченные. Хронодиверсант, пусть и продолжая держать себя в рамках, все равно постепенно раздухарился, и то и дело прижимал к себе спутницу сильной рукой. Опять само собой получилось, что фотограф отправился провожать активистку до уже знакомого адреса. Даже не обсуждая вопроса, приглашен ли спутник на чай, он вломился в парадную дома. Там, строгий дворник- консьерж, внимательно оглядев фотографа, отомкнул засовы во вторую, внутреннюю дверь подъезда. Лена вынула из сумочки денежку и отдала ее привратнику в руку, сказав «спасибо!». Дворник обозначил полупоклон и быстро, как фокусник, засунул подношение в карман белого фартука. Слава так удивился, увидев это, что рассматривал происходящее открыв рот. Деньги, поклоны, частный консьерж в подъезде — в его представлении никак не ассоциировались с социалистическим образом жизни, где каждый сам себе открывает двери. Но видимо в этом и находился залог царящей в городе чистоты. Свинарник, с мусором, он видел только вокруг жилого рабочего квартала, где коммунальные службы просто не справлялись с отходами жизнедеятельности от гиперактивного отдыха трудящихся.

Однако хронодиверсант недолго предавался удивлению — подхваченный за рукав, он вознесся по лестничной площадке к дверям апартаментов, которую Лена открыла своим ключом.

Квартира оказалась огромной — если это не коммуналка «интеллигенции», судя по основательным деревянным межкомнатным дверям и стеклянной матовой на кухню в конце длинного коридора.

Славу весьма интересовал вопрос — а как с наличием здесь родителей, братьев- сестер, и прочих родственников, так как это весьма определенно влияло на горизонт возможных событий. Но он мудро помалкивал, ожидая, что ситуация прояснится сама собой. Лена его затащила в гостиную и усадила на необъятный, скрипучий черный кожаный диван, а сама, что-то щебеча, упрыгала на кухню «готовить чай». Викторов огляделся в непривычной обстановке. Высокие шкафы со стеклянными дверцами — забитые книгами, открытые полки, на которых выстроились рядами многочисленные сувениры. На стене — пара ковров. А вот на коврах… Чего там только не висело, но в подборе коллекции чувствовался «северный» стиль — саамские узкие ножи, финские рабочие пукко, архангельские и поморские лезвия. Кроме коротких клинков, ковер украшали шашки, палаши, кортики и кинжалы.

Повернув голову, и разглядев что-то пестрое в нише между двумя вместительными книжными шкафами, Слава с огромным изумлением увидел предметы быта краснокожих Северной Америки — индейские накидки с перьями. Тут же стояло внушающее уважение короткое копье вождя, украшенное лоскутками разноцветной кожи и бутоном черного меха притороченного у лезвия. Красиво раскрашенный желтый щит, с тотемным рисунком охрой звал к себе и просился в руки. Манил попаданца и висящий рядом томагавк, и трубка мира… Слава, донельзя заинтересованный такой необычной и выделяющейся коллекцией, сам не заметил, как встал со скрипучего дивана и подошел вплотную, жадно рассматривая предметы индейского быта. Неожиданно, чьи-то ладони ему закрыли глаза и раздался счастливый девичий смех.