Варди Соларстейн - Финская руна

— Бабушка! Это недоразумение. Мне действительно нужны сказки и сказания. Кто их в вашей деревне может мне рассказать?

— Это тебе к Дёчун Маше, надоть! Третий дом от следующего поворота по этой стороне. К ней зайди! — и старуха, про себя прошепетав что то вроде «кобелина и по осени кобель» махнув рукой, вернулась к своей работе, показав тем самым что аудиенция окончена. Видимо Слава настолько выглядел по-местному, что не воспринимался всерьез. Его, похоже приняли за парня из другой деревни, пришедшего в село по своим амурным делам, и пытающегося это все замаскировать мифическим интересом к древним сказаниям. Бабка даже не посмотрела во след. Викторов споро нашел указанный дом и, войдя в ветхую калитку, постучал в дверь. Пока он слышал шаркающие шаги, из головы никак не лезла мысль о том, откуда такое звучное и сочное японское имя появилось в карельской глуши.

Дверь отворилась и Слава чуть было не свалился с потемневшего крыльца, невольно оступившись. Такого испуга он не испытывал давно. Из темного проема в дом, прямо на него стояла и смотрела высокая худая старуха с некрасивыми, будто высеченными из камня, чертами лица. Спутанные седые космы торчали от головы во все стороны. Но самым страшным оказались ее глаза, своими огромными бельмами они притягивали взгляд, и отвести его от этого явно потустороннего слепого взора, не хватало силы воли.

— Что тебе, коробейник? Нет у меня ничего для тебя! Иди мимо, куда шел! — неожиданно сильным голосом заявила эта самая настоящая по виду средневековая ведьма.

Потерявший дар речи Слава что-то неуверенно хрюкнул, горло попыталось издать ломаный визг. Возмутившись своим недостойным поведением, он прокашлялся и как мог бодро озвучил легенду:

— Я журналист! Собираю сказания Ленинградской области. Мне, Дёчун Машу, рекомендовали вас как самого известного специалиста по устной словесности. Можно записать с ваших слов несколько местных легенд? Я хорошо заплачу!

Лицо старухи исказила гримаса. Увидев этот совершенно демонический перекос лица Слава вздрогнул, но не отступил, присовокупив к сказанному:

— Поверьте, мне это очень важно! Это же народная память, она не должна умереть с последним знающим человеком! Сказки — душа народа!

Инфернальная бабка неодобрительно покачала головой.

— Мы сами живем как в сказке — чем дальше, тем страшней. Проходи! Не стой на ветру, нечем будет сходить по утру!

Слава вошел в дом и оказался в полных потемках. Через несколько секунд глаза начали привыкать к отсутствию света и он увидел лучики света пробивающиеся из-за закрытых ставен.

— Мне свет ни к чему, я и без него обхожусь, но тебе он как воздух нужен сейчас? — ехидно проговорила старуха и Викторов просто кожей почувствовал ее ухмылку. Старая хозяйка отодрала от окна то что она считала ставнями, и Викторов понял, что под этим подразумевались тоненькие горбылины, привязанные к палкам крест-накрест. Он сел за стол посреди осветившийся комнаты и осмотрелся. Против его ожиданий в комнате оказалось довольно опрятно, грязь на столе отсутствовала, и мусора по углам не лежало. Бабка как-то ухитрялась поддерживать чистоту.

— Сколько по деревням не хожу, одни старики да пожилые. Где молодежь у вас? — задал он вопрос вроде на нейтральную тему.

— Спроси у Советской Власти, где наша молодежь! — резко прокаркала старушенция. — Хорошо кто в колхозе работает, меньше повезло тем кого в солдаты забрили. А часть — в прошлом мае расстреляна!

— В смысле? — удивился Викторов. — А по какой причине расстреляли?

— Трепались много и не по делу, да родственников было много, да не там. Всех взяли, вместе с председателем колхоза Кайбияйненом, да брата его и еще двоюродного, а без них еще пятнадцать человек: казначея, бригадира и прочий народ помельче. В феврале одного за другим взяли, да в разные дни, а расстреляли в один, пятого мая. За контрреволюционную деятельность.

— И что, правда, что-то замышляли колхозники? — ошарашено спросил Слава. Одно дело семейные предания, а другое — вот такой вот эмоциональный выплеск информации.

— А ты, внучок, сам как думаешь? — хитро, вопросом на вопрос вывернулась старуха. Но сказала свои слова таким тоном, что стало понятно — ни за что сгинули мужики.

Слава решил спрыгнуть с острой темы сталинских репрессий, он сам из субъекта исследований, в любой момент мог превратиться в объект допроса. С пристрастием. Время такое, виноватых, кроме как на самом верху нет. Все тогда пострадали. Империя шла к своим целям, перемалывая малые судьбы на жерновах свершений. Ответственен тот кто стоял у руля в тот момент? Не было бы их — были бы другие, не менее идеологически повернутые, не менее беспощадные в стремлении к своим целям, которые на гербе СССР символизировал глобус без границ. Но, кто знает, может эти другие люди стали бы более удачливей? История не ведает сослагательного наклонения.