Появляется Костыль. В руках – вилы и моток веревки.
– Больше ничего полезного, – говорит он. – Идем в дом.
Мы по краю двора перебегаем к крыльцу. На замочном кольце висит красная веревочка – знак, что хозяев нет дома. Воровство среди сельских жителей везде считается большим грехом, в пустой дом чужие просто не заходят. Мы нарушаем это правило – и становимся вне закона, как конокрады, но выбора у нас нет.
– Сядь у крыльца, – приказывает Костыль. – Смотри по сторонам. Если что – стукни в окно, только тихо, один раз. Я пошел.
Он бесшумно открывает дверь и исчезает внутри. Опять ожидание, нудное, тревожное. Как на войне…
Двадцать второго июня
Ровно в четыре часа
Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война…
Вообще война – это всегда ожидание. Ты ждешь, что тебя убьют. Ты ждешь боя, вначале первого, затем – очередного. Ты ждешь, когда начнется наступление или отступление или, как говорят сейчас, передислокация. Днем ждешь вечера. Ночью – утра. Ждешь обеда, ждешь ротации, когда стоишь на блокпосту. Ждешь возможности докурить сигарету, которых всегда не хватает, поэтому их курят по двое, по трое, а иногда и по десять человек. Ждешь новостей, писем из дома, хотя сейчас их, видимо, заменили СМС и телефонные звонки, все же прогресс не стоит на месте.
И еще: на войне и ты, и все вокруг тебя всегда ждут самого главного – когда война закончится. Вот именно это ожидание выматывает сильнее всего, потому что оно с тобой всегда – и днем, и ночью, и в бою, и когда ты, обжигая губы, держишь щепочками крохотный окурок «Примы», втягивая в себя драгоценный дым.
А еще война – это всегда грязь. Ты весь в грязи, все вокруг – тоже. Запах пота и мочи сопровождает тебя все время, под ногтями – черные полоски, которые писатели романтично именуют «траурными каемками». Щетина колет шею, на загривках у многих фурункулы – пот пропитывает ворот хэбэшки, ворот натирает кожу, в рану попадает инфекция – и готово. Фурункулы болят иногда хуже, чем зубы, – острой, дергающей болью, от которой нет спасения.
На войне все время нужно что-то носить. Во-первых, собственное снаряжение – автомат, штык-нож, гранаты, фляжку, саперную лопатку, противогаз, аптечку, бронежилет, разгрузку, патроны, рюкзак с НЗ и дополнительным боезапасом, сменными портянками или носками и выменянной у старшины банкой сгущенки. Во-вторых – короба с патронами для пулемета, сам пулемет, ПКМ, например, который весит под восемь килограммов, ВОГи для подствольников, ствол, «ноги» или опорную плиту ротного миномета, ПЗРК, гранатометы, выстрелы к ним, а также тушенку, дрова, котлы, термоса, носилки с ранеными, ящики с боеприпасами или медикаментами – и еще массу самых разнообразных вещей. На войне все всегда «ездит» на солдатском горбу – это аксиома. Именно поэтому на войне тяжелее всего дрищам и дохлякам, которых медики именуют астениками.
Ну и еще про войну хорошо в одной песне сказано, кто-то из наших сочинил, а потом уже все, кому не лень, петь стали:
Ну, вот и все. Остались мы –
Я и Андрюха с Костромы,
В живых на блокпосту среди акаций.
Есть пулемет, есть автомат,
Есть мой подствольник без гранат,
И есть, конечно же, комбат, но тот – по рации.
Комбат по рации кричит:
«Всем действовать по плану «Щит»!»
А нам с Андрюхой все равно – что щит, что меч…
Наш лексикон предельно прост,
Идет атака на блокпост,
Нам не до планов, нам бы головы сберечь.
Горящих скатов черный дым,
Орем: «Спецназ непобедим!»,
Хоть черным стал Андрюхин
Краповый берет. И у его КПВТ [8]
Уж интонации не те:
Как говорится, чем богат – другого нет.
Я посчитал сквозь эту тьму –
Примерно сорок к одному,
А это – пуля или плен, одно из двух.
Мы оба поняли – хана,
Но тут… очнулся старшина.
И матом поднял наш почти упавший дух!
Я слышу, он орет сквозь дым:
«Ща рукопашную дадим,
Ядрена сила, чтоб твою державу мать!
Вот этот краповый берет –
Бесплатный пропуск на тот свет
Для тех скотов, что захотят его сорвать!»
А дальше было как во сне:
Пришли ребята на броне,
Кругом свои, и наша кончилась война.
А мы стоим как дураки –
Спина к спине, в руках – штыки.
Акации, блокпост и тишина…
И что-то говорит комбат,
И мы смеемся невпопад,
И матерится, как сапожник, старшина –
Мы были здесь и не сдались,
Но пятерых не дождались –
Кого-то – мать, кого-то – дочь, кого – жена…
Я поднимаюсь во весь рост,
За мной расстрелянный блокпост,
И сам не верю, что я цел и невредим.
И краскою на блокпосту,
Чтоб было видно за версту,
Я написал: «Спецназ непобедим!»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу