Роман Злотников - Кадры решают всё

Ну и кое-что уже здесь подсказал обершарфюрер. Он успел в качестве курьера побывать во многих местах Минска… Что из этого эти ребята смогут употребить к своей пользе – время покажет.

– Значица так, – тут же требовательным тоном начал крепыш. – Эту суку Геринга я беру на себя…

– Не торопись, – прервал я его. – Сначала надо разобраться с теми, кто прибудет на помощь лагерной охране. И вообще, время не ждет, – я наклонился над ящиком и вытащил оттуда самодельный брезентовый ремень. Несколько тысяч таких мы сделали из оружейных ремней в мастерских. И это был очень важный элемент подготовки операции. Потому что все снаряжение – запасные обоймы и магазины, фляжки, лопатки, штык в ножнах и так далее, современный боец переносил именно на ремне. В лагере же ремней ни у кого не было. А воевать держа в руках сразу и оружие, и обоймы, и штык…

– Вот, отрегулируй и надень под гимнастерку, чтобы не было заметно. А уже за него засунешь пистолеты и ножи… Да не жадничай. Главное – незаметность. Пусть даже и в ущерб количеству. А то еще выронишь что-нибудь прямо под ноги конвоиру – и начнется тут полный кавардак. А нам ведь этого никак не надо. Мы кавардак тут должны сами начать. И именно тогда, когда нам требуется, – усмехнулся я…

– Как думаешь, командир, – долетит?

Ответил я не сразу. Сначала проводил взглядом тяжело взлетевшую «пешку» до того момента, пока она не скрылась за частоколом деревьев, окружавших аэродром. Самолет летел… странно, как-то скособочившись, как будто его что-то держало за левый киль. Так что сомнение, прозвучавшее в голосе энкавэдэшника, было вполне обоснованным. Как и причины его волнения. Долетит самолет – он капитан. А то и майор. Нет – лучше погибнуть здесь, в тылу врага. Легче обойдется…

– Даже не сомневаюсь, – усмехнулся я и похлопал его по плечу. Коломиец просиял.

За последние три недели наши отношения сильно изменились. Началось это еще во время нападения на концлагерь, продолжилось во время обучения тех четырех с лишним сотен освобожденных пленных, тем более, что все процедуры, которые в гвардии именовали «проверкой лояльности», я почти полностью сбросил именно на него. Во всяком случае формальную их часть – практически полностью… Ну а после того, как он и старшина Николаев со своими «волкодавами» прошли первое «ускорение», о каких-либо разногласиях между нами вообще можно было забыть. Так что его обращение – «командир», на которое он, без сомнения, завоевал полное право, звучало отнюдь не как некая форма вежливости.

Яков Джугашвили оказался не совсем таким, каким я его себе представлял. Нет, на первый взгляд он был вполне типичным ребенком могущественного отца – в чем-то избалованным, немного зашуганным, и, что совершенно типично, во многом заброшенным. Ну не было у его могущественного отца времени среди всех этих революций, войн и индустриализаций заниматься сыном… Но за всем этим скрывалась довольно интересная личность. Со своим понятием о справедливости и достоинстве. Он не ныл (во всяком случае, не больше, чем другие), не требовал к себе особого отношения, а даже наоборот, яростно настаивал на непременном соблюдении равенства с остальными во всем – в питании, в нагрузках, даже во внимании. И это, черт возьми, очень помогло мне в работе с остальными пленными.

В принципе, я с ними не ошибся – практически все отобранные мной командиры (а я постарался отобрать именно командиров, в крайнем случае – сержантов) оказались людьми с сильным характером, не сломавшиеся, готовые продолжать борьбу. И именно поэтому большинство едва ли не с первых минут, как только до них дошло, что их освободили, начали требовать себе оружия, заданий и напрочь отказались заниматься «всякими глупостями» типа тех же бирюлек. Нет, заставить их мы, конечно, заставили бы. Но то, что Яша в тот самый, можно сказать ключевой, переломный момент выскочил вперед и твердо заявил, что он не только согласен, но и намерен максимально полно и сосредоточенно обучаться чему угодно, чего потребуют от него люди, сумевшие подготовить и провести такую операцию, – сразу же заметно снизило накал страстей. Даже с учетом того, что большинству присутствующих в тот момент еще не было известно, кто такой этот молодой кавказец в командирской гимнастерке без знаков различия.

А уж как он выполнял свое обещание – и говорить нечего. Едва ли среди четырех с лишним сотен командиров нашелся бы хотя бы один, который исполнял любые, даже, на взгляд непосвященного, совершенно дурацкие упражнения, с большим не то что рвением, а настоящей истовостью, чем он…