Каюр (СИ)

- Расскажете про эксперимент? - сказал Гартман.

О том, как мне первый раз поменяли тело?

- Предпочитаю удачное сокращение - "экс", - сказал я. - Уж очень напоминало экспроприацию.

Это событие с превеликой предосторожностью произошло в 2032 году. Меня вызвали в паспортный стол - якобы для сверки данных. И я пришел - красивый, семидесятидвухлетний, хотя сначала, получив повестку, отнес этот визит к разряду необязательных, коими следует пренебречь. Майор Шмелева показалась мне женщиной бестолковой. Она то и дело хваталась за телефон, дважды выбегала из кабинета, как будто ее простейшая деятельность непременно требует суеты. А однажды в кабинет вошел какой-то подтянутый господин, взял со стола, не глядя, пару бумаг, при этом излишне внимательно взглянув на меня и совсем не взглянув на майоршу. После чего Шмелева, свободно вздохнув, выпроводила меня вон.

Я чуть помолчал, подбирая слова, чтобы не сболтнуть лишнего.

- Этот господин непременно объявится позже, - предположил Гарт, заполняя паузу.

- Совершенно верно, - сказал я.

Неделю спустя, вызвав такси (аэропорт, далее - рейс на Ростов), я обнаружил за рулем этого господина. С тех пор я не доверяю такси. Думаю, что под моей фамилией в Ростов полетел другой человек. А Григорьев Иван Михайлович (псевдоним Грим, детская кличка Кощей - зачем-то приврал я) прекратил свое земное существование. Когда меня выпустили из шарашки - с чипом в башке и с подпиской о неразглашении - я был уже Андреем Торопецким.

Тот период я плохо помню, хотя и добросовестно пытался восстановить в памяти. Очевидно, не всегда удавалось находиться в зоне действия тогда еще не повсеместных ретрансляторов.

- Все же вам повезло, - сказал Гарт. - Тех, что были до вас, умертвили.

Да, ради сохранения конфиденциальности. Люди серьезные готовили экс под себя, мы были пущены первыми вместо подопытных крыс. Ранние экземпляры вообще оказывались недолговечными - впадали в кому либо сходили с ума, или были склонны к немедленному суициду. Давала себя знать проблема двойников (доппель-про). Оригинал и его двойник отказывались сосуществовать, даже если их разносили на бесконечные расстояния. Потом оригинал стали уничтожать, что тут же положительно сказалось на результатах. Качественной теории по этой проблеме тогда еще не было. Да и сейчас нет. Практика же утверждает: из двойников выживает только один. Причем оригинал - чаще.

В Силикатном Заводе я провел восемь лет. Это была закрытая территория. У меня было все, кроме свободы и общения с подопытными. Иногда я думаю, что их не существовало вообще. За это время мне несколько раз меняли тело. Для разминки мозгов разрешили писать. И даже издавать написанное - под другим, естественно, псевдонимом. Прежний автор к мрачному удовлетворению немногих поклонников бесследно исчез.

- И что ж вы писали?

- Фантастику, - сказал я.

Литература, худо-бедно, художественная. После Силзавода я фантастику писать перестал. Только правду.

Кстати, принятый сегодня принцип бессмертия был мной изложен в одном из ранних, еще советских, рассказов. Иногда мне кажется, что по этой причине меня и отобрали для экса. Так что это случившееся со мной сальто иммортале я себе собственным воображением наворожил.

Гонорары администрация Силикатного Завода перечисляла на мой счет - словно предвидя, что я таки выйду на волю живым, и деньги мне пригодятся. Кроме того, по выходе мне была назначена небольшая пенсия. Плюс солидная единовременная выплата за все, что претерпел.

Происходящее в шарашке вдруг стало достоянием гласности. В течение последующих двадцати лет тела научились штамповать как кастрюли, а проблема демографии вылезла на первый план. Чтоб остановить вымирание населения, чипы стали вживлять каждому. В упомянутом выше рассказе я их назвал торпедами - по аналогии с капсулой эспераль. А массовое вчипывание - программой продления жизни. "Торпеда" - не прижилась. ППЖ - осталась. Появилась первая сеть ретрансляторов, первая стационарная база, потом еще несколько баз - дублирующих. А сверху уселась демографическая полиция. Так явилась эра неумирания. Или дурного бессмертия, по выражению одного философа. Или Дурбеса, как ее обозвали иронические монахи.

- А с вами что? - в свою очередь спросил я.

- Я - как и все. Попал под ППЖ. - Он даже руками развел, сожалея о не столь захватывающей биографии. - Ваша жизнь включает четыре эпохи: социалистическую, период разрухи рубежа тысячелетий, когда счет на лимоны шел, что в деньгах, что в жизнях людских, так называемую демократию и настоящее. Вы - единственный в своем роде.