Александр Антонов - Звезды против свастики. Часть 1

И вот новоиспечённый генерал-инспектор Государственного комитета обороны, генерал-лейтенант Абрамова, укатила в первую командировку в новой ипостаси.

– Как думаешь, Миша, зачем нас Иосиф пригласил? – погасил Абрамов у Жехорского мысли об Ольге.

– А ты вспомни, какое сегодня число?

– Однако одинаково мы с тобой мыслим! – удовлетворённо кивнул Абрамов. – Всё верно. Вчера было 1 сентября 1939, а вместо начала Второй мировой войны в Варшаве немцы о чём-то договариваются с поляками.

– То есть что-то пошло не так, не по шаблону ТОГО времени, вот Иосиф и всполошился, – заключил Михаил.

– Насчёт всполошился, ты, брат, загнул, – усмехнулся Абрамов. – Видел я вчера Иосифа, непохож он на заполошного, разве слегка озабочен.

– Ну, если выражаться такими категориями, – чуть осерчал Михаил, – то и про шаблон ТОГО времени я тоже, как ты выразился, «загнул». Какой, к дьяволу, шаблон?

– Никакого, – согласился Глеб. – Как нет никакого резона тебе по этому поводу серчать. Давай-ка лучше вернёмся к нашим полякам. Так о чём они договариваются теперь с немцами?..

Этот же вопрос, практически слово в слово, но чуть позже, задал присутствующим гостеприимный хозяин подмосковной дачи. В плетёных креслах, расставленных вокруг по-кавказски щедрого стола, расселись: председатель Государственного комитета обороны СССР Иосиф Сталин, секретарь Государственного совета СССР Михаил Жехорский, начальник Генерального штаба объединённых вооружённых сил СССР Глеб Абрамов, председатель Комитета государственной безопасности СССР Николай Ежов, председатель Комитета по иностранным делам СССР Павел Виноградов – и более никого в радиусе 50 метров от летней беседки, где проходила встреча. Лишь изредка, повинуясь жестам хозяина, у стола возникала бесшумная прислуга, делала своё дело и вновь исчезала за незримой, но хорошо охраняемой чертой.

Первым на вопрос Сталина дал ответ Виноградов:

– Из официальных источников следует, что речь в Варшаве пойдёт о подписании договора о мире и сотрудничестве между Польшей и Германией, – сказал глава дипломатического ведомства Союза. – Те же источники, но уже в приватном порядке, информируют о возможном включении в договор тайного соглашения о совместном нападении вооружённых сил стран-подписантов на Пруссию.

– Всё это, конечно, интересно… – задумчиво протянул Абрамов. – Только, знаете, что-то у меня в мозгу этот альянс не вытанцовывается. Зачем полякам нужны германские войска – понятно: в одиночку им Прусский вал не преодолеть. (Прусский вал – сплошная линия долговременных фортификационных сооружений, возведённых на всём протяжении границы между Пруссией и Польшей.) А вот зачем немцам нужно Войско польское – для меня загадка. Ну, захватят они на пару Пруссию, а как добытое делить-то будут?

– Не нравится мне это твоё «ну, захватят» в любом понимании, даже чисто гипотетическом, – поморщился Жехорский. – Тем паче, что «захватят» в контексте может иметь отношение лишь к Польше, а Германия при таком раскладе только восстановит временно утраченный суверенитет… – Жехорский на секунду замолк, потом воскликнул с раздражением: – Так о каком тогда дележе может идти речь?! Чушь, сплошная собачья чушь!

Сталин слушал, попыхивая трубкой. На его отмеченном оспой лице даже опытный взгляд Ежова не мог найти ничего, кроме спокойствия и заинтересованности. Чуть больше года прошло с того момента, как Николай окончательно поверил в то, что этому человеку в их новой жизни не суждено превратиться в монстра…

Шёл январь 1938 года, до президентских выборов оставалось чуть больше трёх месяцев, когда в размеренной политической жизни страны взорвалась бомба…

Заседание Высшего политсовета Объединённой коммунистической партии Социалистического Союза больше напоминало свару на коммунальной кухне.

«Сукин сын! – ругался Каганович. – Твой дружок Жехорский, сукин сын. Это точно его работа!» Каганович встал перед Ежовым, но, напоровшись на твёрдый, чуть насмешливый взгляд, досадливо махнул рукой и отошёл в сторону. «Да что случилось-то?» – вопрошал припоздавший Бухарин. «Ты что, с луны свалился? – Калинин протянул Бухарину газету. – На, читай!» Тот схватил газету, впился глазами в передовицу, бормоча себе под нос, прочёл: «… в самый последний момент действующий президент СССР Вавилов отказался избираться на второй срок…»

Бухарин с газетой в руках опустился на стул: «Как же так…» «А вот так! – крикнул ему Каганович. – Кинули нас эсеры, облапошили, как детей! Дождались окончания нашего съезда, когда мы, имея в виду, конечно, Вавилова, приняли решение участвовать в предстоящих выборах чисто формально. Не надо на меня зыркать глазами, товарищ Молотов! Какой из вас, к чёрту, президент!» – «Ну, это возмутительно! – вскричал Молотов. – Сергей Миронович! Товарищи!» Генеральный секретарь ОКПСС Киров, нахмурив брови, одёрнул Кагановича: «Действительно, Лазарь Моисеевич, держите себя в рамках!» – «Хорошо, хорошо! – замахал руками Каганович. – Согласен, погорячился, приношу свои извинения, и всё прочее. Но положения дел мои извинения не изменят. Молотов против Александровича, как вам такой расклад?!» – «То есть, вы уверены, что на своём съезде эсеры выдвинут на пост президента кандидатуру Александровича?» – уточнил Киров. «Уже выдвинули, – сообщил выходивший и вернувшийся в комнату Калинин, – мне только что сообщили об этом по телефону» – «Вот видите? – торжествующе произнёс Каганович. – Надо срочно собирать внеочередной съезд и выставлять против Александровича равновесную политическую фигуру» – «А как же «коней на переправе не меняют»?» – насмешливо спросил Ежов. – «Нашего «коня» легче пристрелить, чем на нём переправляться!» – съязвил Каганович.