Сергей Щипанов - По ту сторону

Барбара, которая, собственно, и привела меня на необычный процесс, помогла протолкнуться в первые ряды зрителей. Она же, как могла, переводила мне, плохо понимающей немецкую речь.

Судья огласил обвинение. Признания или отрицания вины у подсудимого, естественно, не спросили. Перешли сразу к допросу свидетелей.

– Он эта… ничего такого, ваша честь, – растолковывал судье хозяин осла. – Однако ж, ему пары-то нету, ослицы то есть… Не стерпел, сердечный, и вона что вышло…

Хозяину было явно жаль собственную скотину. Но судья строго заметил что «непотребство не извиняется отсутствием самки».

Другие свидетели были настроены к ослу враждебно. Толстая баба, соседка хозяина осла, рассказала суду, как наблюдала греховную связь подсудимого с животным мужского пола.

– Иду я, значит, по лугу, гляжу один осёл на другого влез и наяривает… Соседов то был осёл, ваша честь.

Выступил и обвинитель, заявивший что «непотребство и разврат должны пресекаться суровым образом», и что «никому не дозволено нарушать божественное установление о соединении только противоположных полов». И осквернять землю греховной связью».

– А посему сей преступник-осел должен быть незамедлительно отправлен на живодёрню. С хозяина же сего мерзкого животного следует удержать штраф в размере одного талера в доход казны.

Зрители возгласами одобрения поддержали речь прокурора.

И погибать ослу на живодёрне, если б не защитник.

Да, у подсудимого был адвокат! Честные европейцы не могли расправиться с преступником, не дав тому возможности оправдаться. Потому на процессе, равно как и любом другом суде, кроме обвинителя присутствовал и защитник интересов подсудимого.

Адвокат зачитал свидетельство другого соседа несчастного хозяина осла, священника преподобного отца Симона, в котором тот ручался за высокую нравственность и добропорядочность животного.

– Показаниям людей, уличающих осла в совершении богомерзких действий, нет веры! – заключил свою речь адвокат подсудимого.

Вняв доводам защитника, судья оправдал предполагаемого преступника, и присудил не лишать того жизни. При этом он наложил штраф на хозяина осла (непонятно, за что?), правда, гораздо меньшего размера и обязал последнего оплатить судебные издержки.

Закон, эта фундаментальная ценность европейской цивилизации, не был нарушен.

Как говорится, и волки сыты, и овцы целы.

Выступая на «цирковой арене», я рисковала получить серьёзное увечье, а то и вовсе «откинуть тапочки», но денег не видела, работала «за харчи». Наши, особенно Себастьян и Барбара, частенько наведывались в кабачок, двери которого выходили в сторону «табора». Я же довольствовалась порцией похлёбки, «фирменным блюдом» Марты – бобами с салом, реже – отварной рыбой, и уж совсем редко – кусочком курицы.

Более всего печалило отсутствие картофеля. Он ещё не добрался сюда из Америки, застрял на полпути, в Испании, наверное. Мне ночами снилось: ем варёную картошку с селёдкой. В трактире, думаю, тоже не бог весть какими деликатесами потчевали посетителей, но всё-таки разнообразие. А то стряпня Марты – вот уже где!

Раз Барбара угостила меня жареной на вертеле свининой, принесённой из «злачного заведения». Она явилась тогда сильно навеселе и проявила щедрость: поделилась кусочком восхитительно пахнущего, приготовленного со специями и травами, с хрустящей корочкой, мяса.

Себастьян, тот возвращался из кабака не просто выпивши, а «на бровях», громко орал, непотребно ругался и гонял свою благоверную.

Временами меня тоже тянуло напиться: тоска подкатит под сердце – хоть волком вой. Но не на что, и это, пожалуй, к лучшему, а то спилась бы к чёрту. Хорошо, что «бодливой корове Бог рог не даёт».

Один Господь знает, как долго пребывала бы я на положении подмастерья, без гроша в кармане, когда б Зуко, вернее, жене его, Мадлен, не понадобились мои профессиональные навыки.

– Джек, вставай скорее! – разбудил меня среди ночи Хозяин.

Я сразу поняла: у Мадлен начались роды. А по прикидкам супругов до этого события ещё недели две, как минимум. Обычное дело – ошиблись в расчётах.

Быстро поднялась – спала одетой – и пошла с Зуко к их «семейному» фургону.

– Я послал за повитухой, – объяснял Зуко по пути, – только боюсь, она не поспеет.

Говорил он по-немецки, но я почти всё понимала: нужда припрёт – и китайский за неделю выучишь.

В фургоне тесно, как в берлоге: тут и узлы, и сундуки с корзинами, и испуганные дети жмутся в угол, и роженица стонет – сущий бедлам! Старшего сына Зуко отправил за повитухой, мелюзгу я приказала увести в мой «шалаш», и воды горячей наказала принести, в общем, спровадила Хозяина, чтобы не мешал.