Борис Батыршин - Египетский манускрипт

В ответ на град камней и редкие хлопки кремневых ружей вагоны громыхнули залпом; на площадке застучал Гарднер. Я взглянул – Иван, не обращая внимания на свистящие в воздухе каменюки, засовывал в рельсу приемника обойму. Вот она с щелчком стала на место – Ванька ловко выдернул жестяную планку, швырнул под ноги. Ее тут же принялась набивать патронами миловидная дочка Штайнмайера, приставленная к этому ответственному делу. В носу рутьера пронзительно выла паровая пушка, раз за разом отбрасывая вогабитов на почтительное расстояние. Рев перегретого пара перекрывал вопли обваренных. Слитно грохотали залпы – дисциплинированные немцы хоть и не были солдатами, но в точности выполняли команды турецкого офицера. Камни весело стучали по сетчатой крыше броневагона и скатывались вниз; я мельком подумал – какой же молодец мой сын, предложивший это, в сущности, нехитрое усовершенствование, которое и спасает сейчас наши головы от каменного града.

Рутьер с хрустом проломил глинобитную ограду; вагон затрясло и перекосило, когда он стал переползать через образовавшуюся кучу строительного мусора. Колеса паровика подмяли драный полосатый навес, и бронепоезд, плюясь паром и свинцом, выкатил на главную базарную площадь Басры…

Когда мы все-таки добрались до порта, я свалил подальше от людей, еще не успевших поверить в свое спасение, и повалился на бухту троса. Здесь и нашел меня полчаса спустя Антип. Мне потом рассказали, что я вцепился в канат, орал, лягался, не давал себя увести – да так, что нашему верному лейб-улану пришлось волочь меня силой. Отец к тому времени потерял голову от ужаса – решил, что я остался там, на улицах, полных крови и боли…

Что ж, по-своему он прав. Я – до сих пор там, на этих улицах… и не уверен, что когда-нибудь смогу оттуда выбраться…

Шушпанцер железным носорогом проломился через базарную площадь, оставляя за собой широкую полосу разрушений – груды мусора, бывшие совсем недавно еще лавчонками, навесами, хибарами. Весь этот хаос постепенно занимался пожаром; в момент пролома глинобитного забора на краю площади рутьеру сорвало крышку зольника в нижней части котла – ну, это такой люк, через который из топки вычищают золу. Из-под колес во все стороны полетела жаркая пыль; на миг мы ослепли, но бронепоезд упрямо пер вперед, волоча за собой широченный черный шлейф. Зола обильно устилала груды легко воспламеняемого мусора, и кое-где уже появились первые язычки пламени – из зольника сквозь решетки колосников на грунт сыпались мелкие раскаленные угли.

Но на самом рутьере это никак не сказалось – только дым из трубы повалил как будто бы гуще. Плюющаяся паром громадина добралась до края площади, вперлась в переулок, от которого было уже рукой подать до стены, огораживающей портовые постройки, – и встала. Передние колеса тягача не смогли вскарабкаться на кучу строительного хлама; а когда машинист резко сдал назад, собираясь одолеть препятствие с разгона, «состав», сложившись по сцепкам, намертво застрял между домами. Локомобиль дергался взад-вперед, тщетно пытаясь выдраться из ловушки, – и тут с плоских крыш домов на нас кинулись вогабиты.

Их встретили огнем в упор. Стреляло все – от картечницы до карманного «пепербокса» [52]фройляйн Штайнмайер. Паровая пушка на носу какое-то время молчала – наводчик никак не мог развернуть медный хобот брандспойта так, чтобы встретить атакующих сверху, с крыш, бедуинов, – но десять секунд спустя навстречу им ударила струя раскаленного пара.

То, что было потом, показалось мне отвратительной сценой из фильма ужасов – да только это был не фильм. Сквозь плотную завесу пара я увидел, как лица обваренных мгновенно покрываются жуткими багровыми, размером с кулак, волдырями, как клочьями слетает с них кожа; как визжащее, освежеванное, заживо сваренное НЕЧТО валится под дергающиеся туда-сюда колеса рутьера. Как мечется по плоской крыше, пока чья-то милосердная (а вернее всего, случайная) пуля не прервет мук. Меня вывернуло – сразу, мучительным спазмом…

Атака прекратилась как-то разом; крыши домишек, между которыми застрял шушпанцер, оказались завалены трупами и умирающими: это был самый кровавый момент всего прорыва. Домишки вокруг нас были уже наполовину разрушены; герр Вентцель, отчаявшись освободить состав из западни, решил увести хотя бы рутьер, но от рывков сцепки перекосило, а отцепить вагоны под градом камней, отстреливаясь от наседающих с флангов вогабитов, оказалось делом немыслимым.