Юрий Иванович - Роль чужака

Мария напоследок приказала выстроить на плацу личный состав госпиталя, вольнонаёмных из других царств и воинов, набранных из окруженцев и спасённых от съедения людоедами. Всех остальных, в лояльности которых сомнения ни капельки не возникало, попросила находиться в отдалении и ни во что не вмешиваться. Возле императрицы осталась стоять скалой только Апаша Грозовая.

Начинала речь спокойным, вроде как равнодушным тоном:

– До сведения каждого в обязательном порядке доводилось: тайланцы – такие же люди, как и мы с вами. В армии людоедов они находились по принуждению, ни в коем случае не по своей воле. И причина была только одна: угроза уничтожения их семей. Никогда за всю историю княжество не имело возможности прорваться через империю зроаков и выйти на Большую землю. Хотя, как мы уже знаем, подобные попытки предпринимались. Была предварительная договорённость с властями Заозёрья, что всех жителей княжества одновременно постараются эвакуировать на громадных кораблях по морю. Увы, политические распри с другими государствами помешали заозёрцам совершить это богоугодное для всего человечества дело. Но нашей империи в этом плане повезло! – Мария Ивлаева-Герчери резко повысила голос. – Нам удалось оторвать княжество Тайланов от диктата зроаков, нам удалось встать с тайланцами в едином строю перед лицом самого страшного и самого злостного врага. Против того врага, который ест детей! Который поедает человеческую плоть! И отныне, до скончания веков, тайланцы ничем от нас не отличаются! А те, кто затаил до сих пор злобу против них в своём сердце, будут жестоко наказаны. Вплоть до смертной казни!

Голос её достиг крещендо и оборвался. Зато по рядам собравшихся или стоящих строем людей стал проходиться тяжёлый, угнетающий взгляд:

– Если есть среди вас несогласные со мной, если есть такие, кто желает смерти тайланцам, пусть немедленно, сейчас выйдет из строя. Клянусь, он не будет уничтожен, хотя, несомненно, изгнан из нашей империи. Мы для них откроем дорогу через пространства Шартики, проводим до Леснавского царства и там отпустим на все четыре стороны. Ну? Смелей выходите, вы знаете, данное мною слово ни разу не нарушалось.

Люди стояли разные, в том числе и весьма обозлённые на вид, сердитые, готовые на всё. Всё-таки ненависть искоренить из своих сердец, которая там зародилась и окрепла с самого рождения, не так просто. И не смолкли ещё последние слова императрицы, как некоторые из них стали выходить и группироваться чуть в стороне. Вышло более десяти мужчин и несколько женщин. Ещё одну женщину какой-то мужчина волок за собой силком. Она упиралась и пыталась кричать, но он ей вообще закрыл рот и сжал так, что бедняга потеряла сознание.

– Как ты смеешь насильно уводить за собой другого человека? – вроде оставаясь внешне спокойной, спросила Мария.

– Она – моя! – нагло заявил воин, прикрываясь телом находящейся без сознания пленницы. – И оставлять её кому-то я не собираюсь!

– Вы все знаете законы нашей империи. Вы все знаете, за какие предстоит смертная казнь, – опять усиливая голос, начала говорить императрица. – И знаете, чем грозит попытка одного человека сделать другого своим рабом! Уничтожением на месте преступления! – резко вскинула руку в сторону виновного и выкрикнула: – Смерть!

В следующее мгновение невдалеке что-то щёлкнуло, а в голову казнимого мужчины ударил арбалетный болт. Большой болт, тяжёлый. Глазницу вырвало вместе с куском лобовой кости. Получилось жутко, трагично, излишне кроваво, но в то же время эффектно.

Все окаменели, поражённые свершившимся наказанием, и только двое целителей подхватили женщину и унесли к госпиталю. Да еле слышно, не разжимая губ, командарм пробормотала императрице:

– Твоя затея с арбалетами у телохранителей хороша, но зря ты наше тайное оружие используешь для казни. Его ещё так мало…

Мария вначале отдала распоряжения по поводу группы, которую следовало отправить к Шартике. Потом огласила, что домашний арест с тайланцев снимается. И лишь двинувшись к главному штабному зданию лагеря, еле слышно ответила Апаше:

– Ничего. До решающих сражений со зроаками успеем наделать сколько надо. А казнь… Пусть ребята и в таких условиях тренируются.

Говорила уверенно. Старалась, чтобы губы не дрожали. Шла ровно.

Но внутри у неё всё тряслось, ноги немели, и она спешила как можно быстрей где-нибудь уединиться. Крутость свою показала, строгость – вообще сверх всякой меры. А вот в душе готова была каяться, заливаться слезами, обвиняя себя в жестоком убийстве человека. Понимала, что иначе было нельзя, понимала, что для империи именно такое изуверство окажется оправданным в данное время, а вот оправдать себя лично – всё равно не могла.