Анатолий Дроздов - Непрощенные

– Вдруг есть и другие большевики?

– Старуха сказала, что нет. Были бы, уже забрали бы – и рацию, и радистку.

– А что с этой? Передать СД?

– Зачем? Война через три недели кончится. Распорядись!

– Не жалко? – улыбнулся кругленький. – Такую красавицу!

– Брось свои шутки, Вернер! – поморщился желчный. – Типичная большевичка. Монголка… Сам знаешь: женщины в армии советов – сплошь комиссары.

– Мундира на ней нет.

– Глянь, как стоит! Военная выправка… Не тяни! Помнишь приказ: обеспечить связью штаб группы? Я не хочу, чтоб в деревне, где развернут узел, обретались большевики. Только не делайте этого за углом: незачем мусорить. Пусть отведут подальше…

Любу вывели наружу. Конвойный велел ей стоять и что-то сказал другому солдату. Тот подошел к грузовику и снял прикрепленную к борту лопату. Лопату вручили Любе, конвойный стволом винтовки указал ей дорогу:

– Ком, комиссарен!

Девушка шла, сжимая лопату в руках, конвойный топал следом, отстав на пару шагов. Люба понимала, куда и зачем ее ведут. Ей не было страшно, только горько. Не сумела, не смогла… Товарищи останутся без связи. Надо было ночью уйти! Дура! Правильно в районо сказали…

На выходе из села конвойного окликнули. Часовые. Их было двое, они стояли у мотоцикла и, судя по их виду, скучали.

– Куда идешь, Густав? – крикнул один. – Да еще с девчонкой? Молодая и чистая вроде. Одолжи камрадам на полчасика! Все равно расстреляешь.

– Дураки, – огрызнулся конвойный. Он не был расположен шутить. – Это большевичка. У нее рацию нашли.

– Какое нам дело? Пусть приласкает наших малышей. Они по такому соскучились.

– Бычки глупые, – хмыкнул Густав. – Она их вам оторвет! Или откусит… Фанатичка!

– Ты ее подержишь.

– Может, вам и штаны вам расстегнуть? – буркнул Густав и подтолкнул Любу в спину. – Ком!

Конвойный отвел ее за пригорок. Как догадалась Люба, назло часовым: чтобы не видели.

– Хальт! – скомандовал немец и знаками показал ей, чтоб копала.

Люба поплевала на ладони и принялась за работу. Разметила контуры будущей могилы, аккуратно сняла слой дерна и углубилась в жирную землю. Остро отточенный штык лопаты резал корни, как бритва. Копая, она поглядывала по сторонам. До опушки шагов пятьдесят – добежать не успеет. И десяти шагов не пробежит. По другим сторонам – чистое поле. Выход один… Она искоса глянула на немца. Тот держался настороже, не выпуская винтовку из рук. Люба сделала вид, что увлечена работой. Копала она споро – дело привычное. Вскоре углубилась по щиколотку, затем – по колено. Видя, что приговоренная не делает попытки сбежать, конвойный расслабился и подошел. Порывшись в кармане, достал сигареты, закурил. Сигарету он держал в левой руке, винтовку – в правой. «Бить надо слева, – поняла Люба, – как только опустит руку…» Он должен подойти, заглянуть в яму. Это так естественно: посмотреть, достаточна ли глубина.

Чтоб не насторожить немца, Люба повернулась к конвоиру спиной, не выпуская, однако, из виду его тень. Солнце светило со стороны села, тень немца лежала как раз там, куда Люба бросала землю. Она работала лопатой и терпеливо ждала. Тень оставалась на месте. Неужели не подойдет? Тогда все напрасно.

Тень дрогнула и сдвинулась. За земляным бруствером исчезла голова, затем плечи немца. Пора!

Люба сбросила с лопаты землю и резко повернулась. Очищенный от краски штык описал в воздухе сверкающую дугу. В последнее мгновение немец отпрянул, но запоздал. Остро отточенная кромка лопатного штыка полоснула его по лицу и врезалась в плечо. Немец вскрикнул, выронил винтовку, попробовал отшатнуться, закрывая лицо руками. Но она уже выскочила из ямы. Вторым ударом Люба попала в кадык. Немец захрипел и схватился за горло. Алые струйки крови выскочили меж пальцев, капая на мундир.

Еще удар! Еще! В голову, в спину!

Отшвырнув лопату, Люба что есть сил рванула к лесу. Она летела, не чуя ног. Успеть, успеть, пока немец не очухался и не схватил винтовку. На таком расстоянии даже раненый не промахнется. Только успеть бы! Фашист наверняка уже целится…

Ощущая каждой клеточкой незащищенность своей спины и ежесекундно ожидая выстрела, Люба птицей пролетела до леса и вломилась в кустарник. Вскинув ладони перед лицом, чтоб защитить его от веток, она проломилась сквозь кусты и… угодила в чьи-то руки. Вскрикнув, Люба затрепыхалась, как птица в зубах у кошки, молотя ладонями направо и налево.

Ей что-то шептали, но она царапалась и лупила кулачками до тех пор, пока ее, бьющуюся в истерике, не вскинули в воздух и не прижали к земле.