Алексей Кулаков - Магнатъ

– Руки.

Живо повернувшись в сторону стола, Васильев не без наслаждения пронаблюдал, как литератор тут же поспешно скрестил запястья за спиной, а затем, когда на них легла веревка, послушно улегся на пол, в изобилии усеянный мелкими и не очень осколками стекла. Всем троим надели мешки на головы, а на освободившемся столе аккуратно разложили два «Кнута», десяток бумажных пачек с патронами и удивительно замызганную «Плетку». Отдельным рядком – пять ножей и длинное трехгранное шило.

– Замер.

Один из братьев рискнул пошевелиться, чуть сгибая затекшие от долгой неподвижности ноги, и тут же сдавленно закхекал сквозь тряпичный кляп, содрогаясь всем телом – у сапога, что прилетел ему в бок, был удивительно твердый и острый носок. Подполковник тем временем плотоядно поглядел на солидную стопочку исписанных листов, увидел приглашающий жест Долгина и немедля проследовал с ним на свежий воздух:

– Собственно, мы с ними закончили. Ваши дальнейшие планы?

– Не совсем понял, Григо…

– Без имен, пожалуйста.

– Кхм, виноват. Так какие планы вы имеете в виду?

– Они нужны вам живые и на свободе или собираетесь посадить их в тюрьму?

– Пожалуй что второе. Этот ваш опросник, конечно, дело хорошее, но все же…

– Воля ваша. До утра за домом присмотрят, а там вы уж сами как-нибудь. Кстати, будете допрашивать, начните с самого старшего – остальные не то что грамоту не разумеют, они и двух слов толком-то связать не в состоянии.

Вернувшись в дом, жандарм первым делом прибрал чистосердечное и почти добровольное признание трех уроженцев Лифляндской губернии. Затем собрал в предупредительно оставленный поблизости мешок оружие, после чего довольно вздохнул – ночь определенно удалась. Повинуясь очередному жесту, он отступил в темный угол, где и наблюдал последний акт этой драмы: его спутник надел черную полумаску (мужчины в черной одежде носили немного другие, прикрывающие все лицо), тут же с голов захваченных латышей убрали мешки и подтянули их до сидячего положения, прислонив друг к другу. Потом выдернули кляпы и обманчиво-легкими шлепками взбодрили, подготовив тем самым к дальнейшему общению:

– Ну что, вы были хорошими мальчиками, и мы, как и обещали, оставим вас в живых. Люди ведь без рук живут? Живут, да еще как, даже детей строгать умудряются.

– Ты обещал!!!

Очередной легкий шлепок, после которого один из братьев на пару мгновений потерялся, напомнил о том, что кричать все же не стоит.

– Разве ж я соврал? Ни единым словом.

– Ты обещал.

Бывший писатель говорил тихо и исключительно по делу, поэтому репрессий не последовало.

– Очень уж на вас уважаемые люди обиделись. Наказать просили.

Все трое ощутили у своих шей холодную и весьма острую сталь, и в глазах двоих тут же появилась тоскливая обреченность – напротив них был такой же, как и они. Даже хуже: отнимающий чужую жизнь спокойно и расчетливо, словно выполняя давно привычную работу.

– Ну раз вам так дороги руки, будем прощаться? Да вы не бойтесь, тут кладбище рядом, так что похороним по-людски.

Третий брат все еще надеялся на лучшее, хотя его и самого уже отчетливо потряхивала мелкая дрожь:

– Мы сделали, что ты хотел. Обещал!

Долгин всей фигурой изобразил сомнение и раздумья.

– Тоже верно. Хм, пожалуй, есть для вас одна возможность. Если будете очень-очень хорошими мальчиками, может, и сдадим вас полиции. Целыми и почти здоровыми. Расскажете там о своих подвигах, сдадите подельников – и на каторгу с чистой совестью.

Подполковник в первый раз видел такое, чтобы три здоровых лба так откровенно радовались полиции и перспективе проехаться в Сибирь или на Сахалин.

– Но учтите. Будете молчать или сбежите до суда…

Шеям всех троих стало вдруг очень горячо. От собственной крови, выступившей из неглубоких, но очень длинных порезов.

– В Варшаву больше не возвращайтесь. А еще лучше – работайте за границей, тогда точно не увидимся. Понял меня, Лацис?

Мешки и кляпы вернулись на место, затем руки и ноги братьев связали за спиной, не забыв накинуть петельку и на шеи – так, что каждое шевеление лишь туже ее затягивало. Еще пяток минут, и в доме остались только его временные хозяева, терпеливо дожидающиеся того светлого мига, когда придут их арестовывать. Молчаливые мужчины в черном как-то незаметно растворились в ночи, и оставшиеся вдвоем Долгин и Васильев вновь, как и в самом начале, зашагали по улице в ночь. Прогулка их несколько затянулась – извозчики не баловали своим вниманием окраинные трущобы, так что пришлось как минимум полчаса старательно перебирать ногами. Впрочем… прогулка им была не в тягость. Один время от времени поглаживал пиджак на груди (как раз там, где во внутреннем кармане лежали свернутые листы) и побрякивал содержимым мешка, а второй просто мечтательно улыбался, явно представляя себе что-то очень хорошее. Наконец вдали показался экипаж с придремавшим прямо на облучке извозчиком. Затем еще один, а потом сразу три на другой стороне улицы.