Алексей Кулаков - Магнатъ

– А это у нас Лубянская площадь, Григорий Дмитрич.

Долгин довольно огляделся и ненадолго застыл, впитывая в себя очередной вид Москвы. Затем щелкнул портсигаром, затянулся и мимолетно скользнул опытным взглядом по изящной фигурке и прочим достоинствам очень даже хорошенькой барышни, проходящей мимо него по тротуару. Хмыкнул, и с глубоким удовлетворением подкрутил кончики усов. Его явно заметили!

– Хороша!

Тимофей согласно кивнул, недолго постоял, определяясь, и решил, что на роль следующей главной достопримечательности прекрасно подойдет Сухарева башня [27]. Потом можно будет оглядеть Шереметьевский странноприимный дом [28], затем насладиться видом любимицы всех московских букинистов, церкви Троицы Живоначальной в листах [29], ну и напоследок немного пройтись по Сухаревскому рынку. Кстати – рынок этот был целым миром, расположившимся на двух тысячах квадратных саженей, со своими «аборигенами», завсегдатаями и неписаными законами. Собственно, отличнейшее знание Москвы вообще и подобных «Сухаревке» мест в частности и вызволило его из долговой кабалы, в которую он попал (нашлись люди добрые, просветили) не без сочувственного участия одного купца-миллионщика. С-сволочь!

При воспоминании о коммерции советнике Гавриле Гавриловиче Солодовникове у молодого мужчины непроизвольно сбилось дыхание и сжались кулаки. Тогда, после блестящего окончания Коммерческого училища с присвоением личного почетного гражданства, он считал, что ему открыты все дороги и сам черт не брат. Поработал с годик у дяди, нахватался полезных знакомств и потерял сословное чинопочитание – скупая библиотеки разорившихся дворян, на многое начинаешь смотреть чуточку иначе. Вот только продолжателем дел и наследником дядюшки стать не получилось: увы, достаточно быстро пришло осознание, что книготорговое дело – не его стезя. Устроился в торговый дом купцов Хлудовых, провел несколько удачных сделок и сразу понял: вот оно – то, что ему точно по нраву! Еще дюжина сделок, неплохие комиссионные, новые знакомства среди московских торговых «зайцев»-посредников, затем переход на вольные хлеба, разом отразившийся на размере его комиссионных, опять несколько удачных сделок с его участием… То есть это он так думал, что удачных, – до тех самых пор, пока его не пришли заключать под стражу. Ни товара, ни денег он вернуть не смог.

– Вот, Григорий Дмитриевич, прошу любить и жаловать: Сухаревский рынок. Несколько обязательных правил, с вашего позволения. Ничего без меня не покупать, съестного не пробовать, что бы там ни предлагали, портмоне в толкучке не доставать – да и вообще, желательно бы часть денег прямо сейчас переложить в другое место. А то попадаются такие ловкачи – не приведи господи! Обворуют так, что ничего и не почувствуете.

Вопреки ожиданиям, его спутник не стал пренебрежительно хмыкать и показывать, что у него-де ничего не своруют. Молча достал портмоне, извлек все сотенные, парой движений свернул их в плотно-плотно скрученный рулончик и сунул куда-то под мышку. Достав взамен узкий стальной прямоугольничек магазина, с поблескивающими внутри патронами. Кинул во внешний карман и усмехнулся:

– Пускай его тащат, не жалко.

Длинные ряды палаток, за ними – извилистые змеи торговых рядов, где разнообразнейший товар (зачастую напоминающий обычный помойный хлам) выкладывали прямо на земле или на крышках специальных сундуков-прилавков. Самовары, ботинки, жестяные трубы и обломки бронзовых подсвечников, сами свечи, медные тарелки и блюда, корзинки-плетенки, доверху наполненные резанными из липы ложками. Штаны, дюжину которых кто-то сообразительный подвесил на длинный шест, и теперь они полоскались на ветру этакими стягами. Галоши, санки, кочерги и опять подсвечники – только на сей раз целые. Разные хозяйственные мелочи, выложенные на слегка подранном извозчицком армяке (продавалось и то и другое), ведра с гвоздями, пустые бочонки, лыковые и соломенные лапти, платки, опять ботинки… И запахи. В основном – старой ткани, дегтя и окислившейся меди, клея, масляной краски и опять же старой бумаги; такой вот своеобразный букет. Иногда дополняющийся резким запахом кошачьего туалета – мышеловов на рынке держал каждый второй. Тимофей, с видом завсегдатая проводя гостя по центру «Сухаревки», не забывал время от времени поглядывать на его лицо, определяя – не пора ли закругляться с погружением в рыночную экзотику. К немалому его удивлению, господин Долгин пока держался. Да и вообще делал вид, будто ему не впервой обонять такие ароматы и находиться в постоянной толчее.