Юрий Корчевский - Броня. «Этот поезд в огне…»

Когда старшина базового поезда получил приказ о выпуске дрезины, он сразу указал пальцем на Сергея:

— Вижу, не по нраву тебе караульная служба, тяготишься ты ею. А так все на колесах будешь. И Василия с собой забирай. Одна бригада вы, свыклись уже. Винтовки с собой брать непременно: всяко может случиться, не в шашки играем. Еще ракетницу обязательно. Красный сигнал – тревога, обнаружены диверсанты; желтая ракета – путь неисправен, подрыв или лопнувший рельс.

— Слушаюсь.

— Тогда принимай механизм.

«Механизм» оказался старой, не раз латаной, но исправной дрезиной. Рычаг-качалка с храповиком, рукоять тормоза и отполированная до блеска штанами деревянная скамейка. Просто, даже убого, но едет. От нее до паровоза – как от обычной иголки до швейной машинки. Но Сергей приободрился – снова какая-то свобода, ветер в лицо, «чугунка».

Первый выезд должен быть уже вечером, и снова на Белев. Дрезину погрузили на контрольную платформу, бронепоезд засветло вышел со станции Чернь и в сумерках прибыл в Горбачево.

Ремонтники сняли дрезину с платформы и поставили на рельсы.

— Ты путь осмотри, а потом остановись. Бронепоезд на позицию для стрельбы выйдет, подъедешь. Мы дрезину мигом на платформу забросим, все лучше, чем рычагом работать.

Поехали. Было непривычно. Легкое отстукивание колес на стыках, ветер в лицо, запахи трав – и тишина. На паровозе все гудит, шумит, а на дрезине цикады слышны.

Километр пролетал за километром. За рычагом стоял Василий, Сергей же по праву старшего сидел на скамейке и смотрел вперед. При луне рельсы поблескивали, были отлично видны. Сергей и на гравий между шпал поглядывал. Но все было спокойно, и понемногу его тревога улеглась. Все-таки первый выезд, навыка нет. Любая работа ладится, когда привычка есть, руки все сами делают.

Вдали показался Белев. Вроде бы позиция для стрельбы здесь.

По команде Сергея дрезина остановилась. Шумно дыша, Василий вытер рукавом гимнастерки вспотевшее лицо:

— Не, на паровозе лучше, привычнее.

Отдышавшись, он спустился на шпалы и потрогал руками рельс:

— Поезд идет, ощущаю легкий гул.

Паровоза пока слышно не было. Но прошло пять минут, и послышалось натужное сопение «Овечки». Не доезжая с километр до дрезины, бронепоезд встал.

— Василий, налегай!

Теперь за рычаги взялись оба. Вперед-назад, как на старой деревянной игрушке, где мужик и медведь молотками железо куют.

Ударил пушечный залп, за ним другой, и тут же с воем во врага полетели реактивные снаряды. Со стороны смотреть страшно, а уж как на позициях вражеских, где сейчас бушуют разрывы?

Дрезине оставалось до бронепоезда сотня метров, когда он двинулся обратно. Сергей сначала и не понял, что происходит: дрезина катится, а громада бепо не приближается.

Черт, почему они уезжают так быстро? Ведь пять минут прошло, как огонь открыли, не больше. На ручной дрезине за такое время километр не одолеть.

Сергей выхватил из-за пояса ракетницу и пошарил в кармане, где лежали два патрона. Только поди угляди в темноте, какой из них желтый, а какой красный. И какой сигнал пускать? Решил желтый.

Он вложил патрон в ствол, захлопнул, взвел курок и нажал на спуск. Хлопнуло громко, и вверх полетела желтая ракета.

Парни налегли на рычаг-качалку. Вперед-назад, вперед-назад – все быстрее и быстрее. А поезд не остановился, ушел. Запамятовал Сергей, что если бронепоезд отстрелялся, это место немцы засекают и, в надежде зацепить, повредить состав, обстреливают.

Полета снаряда они не услышали. Метров за пятьдесят впереди, прямо на путях рвануло – вспышка, грохот, по ним больно ударила щебенка.

— Вася, прыгай!

Сам Сергей спрыгнул с дрезины, благо – высота маленькая, и полметра не будет, и покатился под уклон, в кювет. За ним Василий. А пустая дрезина по инерции продолжила свой путь дальше по рельсам.

Ударило еще пять или шесть взрывов. Дрезину накрыло прямым попаданием – Сергей видел это своими глазами. Еще чертыхнулся – теперь пешком до утра топать. Только хотели подняться, как прилетел еще один снаряд – прямо в насыпь. Перед глазами возникла яркая вспышка – и темнота.

Когда Сергей пришел в себя, уже светало. Прямо между рельсами была большая воронка. Рельсы были разорваны, концы их загнуты, как будто великан баловался. В ушах – ни звука, как ватой заткнуты. Сергей откашлялся, но себя не услышал. Повернул голову влево: Василий лежал неподвижно.

Кое-как, опираясь на руки, Сергей встал. Покачиваясь, сделал три неверных шага, наклонился: Василий был мертв. Голова размозжена, гимнастерка вся в дырках от осколков, залита кровью.