Михаил Ремер - Тайны митрополита

– Удавился!!! Удавился, ведь, шельма!!! – взвыл тот, заглянув под бревна. – Ох, князь вас за это!

– Чего? – обалдело замерли мужи.

Не дожидаясь, чем закончится это представление, Булыцкий ринулся вперед и, тут же сиганув в яму, остолбенело замер. В углу, повалившись на бок, тюфяком валялся на холодном полу посеревший парень. Выпученные глаза, раскрытый, почему-то перепачканный грязью рот, перекошенный гримасой ужаса. От шеи к выпирающему из стены суку была протянута веревка, на которой и удавился горемыка. Беглого осмотра хватило, чтобы понять: парень мертв, и пытаться его спасти – дело бесполезное. Вздрогнув, Николай Сергеевич поторопился отвернуться.

– Князя кличьте, вороны, – добавив пару смачных матерков, прикрикнул на оторопевших стражников. – Руку дай, – уже к Миловану обратился он.

– Подходил кто? – тяжко обмерив взглядом самого старшего из служилых, проронил Милован.

– Не было никого. Мы только. Он все кричал, молитвы пел да бесновался, а потом и рычать, как зверь дикий, начал да потом и стихомирился, – разводя руками, оправдывался тот. – Заснул, думали, уже.

– Заснул, – раздосадованно передразнил его Булыцкий. – Сам-то в порубе небось и не сидел?

– Бог миловал, – испуганно перекрестился мужик.

– Ну, вот, подойдет князь, и попробуешь, – кулаком погрозился пенсионер.

– Помилуй! Не губи! – бухнулся на колени стражник. – Ведать ведь не ведали, что так оно все.

– Удавился, князь, – увидав решительно шагающего Дмитрия Ивановича, кивнул на тело Милован.

– У, шельмы! – локтем замахнулся на выставленных в охрану Московский князь. – Куда глядели!? – и, не дожидаясь ответа, он посмотрел на тело.

Не дожидаясь дальнейших распоряжений, опростоволосившиеся стражники быстро раскидали настил из бревен да от костра головешек пару поднесли, так, чтобы все в деталях видать было. Подавив приступ отвращения, Булыцкий подошел к краю ямы. Только теперь, сверху, понял он, что веревкой для самоубийцы послужил скорей всего его же собственный кушак. Сук, торчавший из стены, тоже не случайным был. То обезумевший Тимоха, руками да зубами работая, буквально выгрыз из стены какую-то там не то ветку, не то корень, за который и привязал конец кушака. Далее, встав на колени, всем весом навалился, стягивая петлю.

– Тьфу ты, – зло сплюнул Милован.

– Дьякона кликните. Снимут пусть, да в ров, – нахмурившись, зло бросил Дмитрий Иванович.

– Стой! – всполошился Николай Сергеевич. – А ну-ка глянь: крест на месте али как? – ткнул он пальцем в одного из стражников. Тот было поморщился, но, напоровшись на тяжкий взгляд князя, поспешил спуститься в яму.

– На месте! – рывком разодрав зипун с рубахой, крикнул тот.

– Сколько же вас есть-то? – призадумался трудовик.

– Князь, дозволь напомнить, – словно проснулся Милован. – Тимоха где был, пока я за Николой ходил?

– У дьякона и спросишь!

– Спрошу, конечно, – согласился лихой. – А ты прикажи, вон, – кивнул бородач в попритихших стражников, – этим. Пусть поспрошают. Оно не лишним будет, – Донской кивнул в знак согласия.

– Ну, – оскалившись, Милован поглядел на притихших мужиков. – Слыхали? – Те понуро кивнули головами. – Чего стоите?

– Отмаялся твой ключник, – бросив взгляд на подоспевшего Феофана, поморщился князь. – Мало того, что смертоубийства грех на душе, так и на себя руки наложить посмел.

– Отмаялся, – облегченно вздохнул дьякон.

– В ров его! – резко развернувшись, Дмитрий Иванович ушел прочь.

– Пошли, – тронув за локоть товарища, позвал бывший лихой.

Весть о безумии и самоубийстве всколыхнула Москву; молодой парень, еще и облаченный в рясу, и вдруг – на тебе! Душегуб и грешник великий. Несколько дней потревоженным ульем гудела столица; ошарашившая всех весть разносилась из уст в уста, обрастая новыми, невероятными подробностями. Три дня, и ополоумевший превратился в одержимого, что на князя бросился и наверняка бы сгубил, если бы не Киприана молитва смиренная да взгляд твердый. Крестом защищая и себя, и князя, вырос владыка между Дмитрием Ивановичем и Тимохой да светом святым загнал душегуба в поруб, где тот и принял облик свой истинный. А приняв, удавился на хвосте на собственном. И еще невесть чего. Еще три, и новость набила оскомину. А через пару дней и забыли про нее, превратив в очередную легенду, коей мальцов стращать надо бы.

И лишь для двоих человек история та смысл сохранила. И только те двое теперь втройне осторожными стали, нет-нет да поглядывая по сторонам; а не крадется ли кто-то в потемках? Старательно избегая людных мест и мероприятий, коптили они, помаленьку делая дела свои.